Я

  Я, ''нередуцируемый субъект'' (выражение Р.Барта) – мечта европейской философии. Долго и в муках она его вынашивала и рожала, затем, обретя таки в декартовой формуле, холила-лелеяла, отстаивала перед лицом всяких напастей и наскоков (от мистик всех мастей, от позитивизмов-материализмов), а сделать его мерой всего и вся – вернуться, но уже на новом витке, во всеоружии метафизики, к Протагору, - не смогла.
  Может быть это вообще невозможно?
  А может быть и не нужно?
Например, есть почтенная и древняя традиция отрицания субъекта, к слову, более древняя, нежели сам субъект: Будда и Христос, первый – эксплицитно, второй в сильно завуалированной форме, - но все же…- отрицают саму возможность такого субъекта. Но они философии не указ, разве что соблазн. Собственно все отрицания субъекта пограничны, на стыках: с религией, с психологией и т.д. Речь идет об онтологии Я. Самые влиятельные интеллектуальные прорывы ХХ в. случились именно на этом направлении – Гуссерль, Хайдеггер, Сартр. Сюда же примыкает психоанализ. С точки зрения таких людей как Рассел или Поппер все эти ''прорывы'' были достигнуты ценой коррупции интеллекта, нечестности. Я думаю, они правы. Я бы поделил первых и вторых именно по их отношению к проблеме субъекта на ''нескромных'' и ''скромных''. ''Нескромные'' (Хайдеггер и Ко) тревожились о собственном Я, отсюда и их пафос. ''Скромных'' собственное Я не очень волновало, отсюда их равнодушие к проблеме как таковой и сосредоточенность на ''объективном''.
  Отдельно стоят такие люди как Шестов, Бубер, Бердяев – люди трагедии. Они делили субъекта ''на'' Бога: в числителе был субъект, единственный, Я, в знаменателе Бог. ''Нескромным'' такой подход невместен; для них Бог и Ничто – плоть едина, и делиться своим Я с подобными мнимостями их никак не прельщает.
  Но пришел постмодерн и отправил на свалку и Бога и Ничто. Заявлена попытка построить метафизику культуры как системы знаков, метафизику без трансценденции, метафизику самовыражающегося Я (притом, что объявлен конец метафизики). Культура – архив, в который Я вписывает свое имя и тем спасает себя. Все усилия и достижения философии прошлых времен прорваться к Бытию как Истине – и наоборот - отбрасываются как иррелевантные именно в свете задачи спасения субъекта, ''чистого Я'', возможного – теперь – только как… имя. Место онтологии занимает… слава, экзистенции – glasserlenspiele. Я – последний редут, который отстаивает постмодерн перед лицом времени и смерти. Выхолащивание реальности метод не новый, но теперь эта операция проделывается с нейрохирургической виртуозностью.
  Европейская философия началась с попытки не сказать Я (Платон), а кончается попыткой завладеть им как личным достоянием, превращая Я в имярек.
  Здесь окопался главный парадокс европейской культуры Нового времени - культуры обернувшейся культом: и субъектом и объектом оного является Я. Я достигает идентичности в имяреке – и имяреку воздает воистину божественные почести, в частности – право на бессмертие. Тяжелый случай, что и говорить…
  Философ не может сказать "Я" потому, что Я невмещаемо в слишком полагающийся на Платона европейский философский дискурс. Сама архитектура платонова проекта исключает Я, так как в ней мысль не раствор, а - стропило, балка, контрофорс, архимедов рычаг, нуждающийся в точке опоры; механика вместо термодинамики... Не непричем и Сократ: напуганный хлестаковской "легкостью мысли необыкновенной" Протагора - "человек-де мера всего и вся", - именно он не осмелился сказать "Я", как того требовала логика дискурса заданного софистами (на что осмелился, в рамках совсем другого "дискурса" Иисус, видимо и впрямь, как о том повествуют апокрифы, прошедший выучку на востоке). Не пасовавший до того ни перед каким врагом (разве что перед Ксантиппой) Сократ оказался столь отзывчив на этот страх потому, что обнаружил, заглянув в себя - не лишняя в виду софистических авантюр процедура, - вот этого "даймона": Ничто, пустоту, пропасть полную шепота неведомых голосов. Не одна мораль сделала его осторожным (главный пункт в наскоках на него и Христа у Ницше, чутко подметившего их сходство, но в нудеже и зуде собственной хвори проглядевшего это перекрестье), а предчуствие "метафизики". Такая "трусость" равна честности - доблести ни от чего не хмелеющего разума. Научившийся у него сомнению Платон, задавшись целью не столько подыскать по случаю моральное оправдание, сколько извлечь из него положительный опыт истины (чего не успел сделать его учитель) заместил "Я" Субъектом - ехеgi monumentum сбросившему чешую обыденности Философу; только прикрывшись этим доспехом - панцирем и маской - можно было переступить в поисках черной кошки-истины порог темной комнаты (Платон говорил о пещере - какая разница!), очертания каковой в поэзии диалогов нечувствительно приняла пропасть метафизики. Сократ был точкой бифуркации - от него мысль могла свернуть и в другую сторону - не в метафизику, а в экзистенцию (куда и пытался увлечь ее за собой Христос; но еще один "трус благоразумный" - Савл-Павел завернул ее обратно в миф; впрочем не от трусости - от впечатлительности). Собственное мужество Сократа перед лицом смерти - великой язычницы всегда одолевающей любые истины - казалось бы должно было подтолкнуть его ученика в эту сторону (и тогда Христом и Савлом оказалась бы эта пара), но... - Сократ не сказал "Я" - "Я есмь истина и путь". Чем, быть может - кто знает - одолел бы в глазах своих учеников, несостоявшихся апостолов, кривляку-Смерть.
  Сказать "Я" может только художник. Но для этого и он должен отречься от Я обыденности, Я das Mann, "потерять" его ("потерявший душу во имя мое обретет ее"). Искусство ( игра/праздник/трагедия) выуживает, отцеживает Я из основного слова "Я-Ты". Искусство – дефис, мостик от персонифицированного Я к имперсональному - всеобщему, актуализируемому в акте творчества – и только в нем - Ты.
  В искусстве Я и ТЫ обоюдосозерцаемы вне произнесения каких либо слов; искусство экстралингвистично.
  Не искусство стремиться стать языком, - как это представляется в постмодерне, - а совсем наоборот – язык тяготеет к искусству, постоянно пребывая в борьбе с соблазном окончательно стать им (и достигая этой цели в поэзии)...

дальше