poliva: Фотомания

.... есть только два человека, которые хоть
что-то понимают в фотографии: один из них – я,
другой – все равно тоже я.

Фотоаппарат я взял в руки в 9 лет и баловался им весьма, впрочем, спорадически, не относясь к этому делу всеръез, до 27 лет. Своих друзей - художников, артистов, интеллектуалов - любил дразнить декларациями типа: "фотография - говно, заводная игрушка для нерисовайлов, неписайлов и некомпанайлов (была такая злая академическая шутка про художника по фамилии Нечитайло, что не помешало ему к 50-летию стать академиком )". А в 27 что-то сдвинулось во мне - замечали? в этом возрасте часто у нашего брата-мужика происходит сдвиг, перелом, переход в другое агрегатное состояние (не всегда в хорошее), - и фотография вдруг стала весома и насущна.

Зачем в наше время (здесь всякий может подставить те эпитеты, которых, согласно его ИМХО, наше время заслуживает) человеку, который не зарабатывает на этом деньги, заниматься фотографией? Хобби? Я не люблю этого слова, оно прочно связано у меня с уничижительной поговоркой "чем бы дитя не тешилось (далее непременный совковый перифраз, почти совсем вытеснивший архаичный оригинал), лишь бы не пьянствовало". Мне фотография нужна не потому, что я не знаю что делать со своим досугом, это не убийство избытка времени и сил, якобы остающихся от дел насущных. Сказано ведь, что не хлебом единым жив человек. Если коротко, не мудрствуя, фотография для меня прежде всего есть контакт с реальностью. Каждый, даже неудачный, снимок остается свидетельством того, что такой контакт возможен: он дан, он есть, он был. Он столь же реален как сама реальность, и наделен всеми ее атрибутами (двумерность? - подробность несущественная), кроме тех, которые делают ее столь неуловимой - он не может самопроизвольно изменяться, жить своей жизнью. Дать ему жизнь или то призрачное подобие жизни, которое обретают вещи среди людей, могут только они - люди, другие. Нужно, всего лишь, сделать такую фотографию, которая была бы им интересна
Вот тут-то и начинаются проблемы и каверзы. Какая фотография может быть интересной кому-то, кроме тебя самого?
И - тоже, между прочим, не лишний вопрос - кто они, эти другие?
Про себя я могу сказать , что родился и вырос в мастерской профессионального живописца и постигал это ремесло как учатся ходить и говорить. И там же и тогда же постигал азы фотографии, так как у отца был фотоаппарат, и он любил иногда повозиться и с этим способом производства образов и подобий. Но набросок в блокноте требовал все же меньших усилий. И тому, кто уже владел кистью, подчинить замыслу изображение на холсте оказывалось проще; не фотоаппарат - железяка с глазом, - но собственный норов фотографии был отнюдь не покладист. С тех пор я руками знаю чем отличается фотография от картины, не говоря уже о глазах и мозговых извилинах.
По мере взросления и знакомства с миром за пределами мастерской расширялись и мои представления об искусстве, и этот процесс в конце-концов привел к тому, что само понятие "искусство" (разумеется только в той его части, которая относится к нашему времени, да еще вот к стране, которая тогда называлась СССР) оказалось скомпрометировано для меня настолько, что в какой-то момент я принял патетическое решение не быть художником. Назвать его, по чести, драматическим у меня язык не поворачивается: все-таки я был и тогда и еще долго после несколько легкомыслен и, при случае, охотно ему изменял. Теперь, много лет спустя, я понимаю, что меня отвратило от искусства именно его превращение из ремесла в нечто настолько оторванное от жизни, что перестало удовлетворять даже той НЕнасущности за пределами "хлеба единого", которая его породила, а художника - в существо между небом и землей, в то, что, говоря словами моего любимого Гоголя, только и можно описать как "ни то, ни се, - просто черт знает что", в фантом, в мираж. Я искал реальности, жизни. Искусство ничего общего с ними уже не имело, оно окончательно замкнулось на самое себя, стало артефактом - и только. Я не хотел быть прислугой Его Величества Артефакта. Вот почему словосочетание "арт-фото" (раньше говорили длиннее и корявее - "художественная фотография") действует на меня еще хуже чем "хобби".
Рядясь в одежку с чужого плеча, фотография теряет свое достоинство - умение быть подлинной, равной реальности. Рядят ее в чужое люди потерявшие ощущение реальности, само представление о том, что действительность достойна внимания и того отношения к ней, которое не с незапамятных времен именуют "эстетическим"; они слишком доверились искусству. Искусство стало их культом, их фетишем. Долгое время не дававший им покоя вопрос о причастности фотографии к искусству смог возникнуть как раз в силу вырождения искусства в фетиш. И, добавлю, замечательным образом об этом свидетельствуeт. Для меня тут вопроса нет, - фотография может быть искусством. А может и не быть. Но в любом случае ей не следует переставать быть самой собой.
О том, как я пытаюсь сделать ее еще и интересной и пойдет здесь речь.

"Чем бы дитя не тешилось - лишь бы не пьянствовало!" - под таким женским лозунгом в 60-х начиналась художественная самодеятельность, в отличие от той, что насаждалась сверху - подлинная. В стране появилось достаточное количество людей, которым хватало свободного времени, сил и, главным образом, образования настолько, что было уже жалко тратить этот излишек на темные поллюции души: пьянство, мордобой и семейную склоку (впрочем, в несколько редуцированном виде эти русские народные забавы приправляли - для остроты ощущений - и упражнения в "высоком штиле", нисколько их не портя, а кабы не наоборот). Любители стишков взяли в руки гитару и, освоив ля минор, стусовались в КСП. Любители картинок занялись фотографией и тоже принялись активно "клубиться". Социологи заметили - ряды и тех и других пополнялись в основном из ИТР, технарей. Технарь (инженер, младший научный сотрудник, лаборант) с гитарой и некоторым навыком попадать голосом примерно в тонику, умевший при этом слагать стишки, не требующие различения ямба от хорея, теперь ощущал себя певцом и творцом., Так же понимание, человеку с курсом точных наук за плечами легко доступное, что цифра 16 не есть целое число, а знаменатель дроби, числитель которой всегда единица, обозначает дырку и связана обратной квадратичной зависимостью с иным (также дробным) показателем - выдержки, и что вкупе охватывается емким словом "экспозиция", открывало другому прямую и широкую дорогу в область искусств изобразительных: он становился художником. То есть, привычный этим людям технологический, инструментальный подход оказывался вполне - и легко - применимым и к вещам, прежде им, казалось бы, заказанным. Дилетантизм, услада аристократов прежних времен, сублимация излишков праздности, обретал новую почву и врастал в нее не глубже, а - настырней, потому как спасал от угроз посерьезней.
Певцам-любителям и художникам-фотографам неплохо жилось в Советском Союзе в 60-70-80-ые. КСП и фотоклубы оказались под широким крылом самодеятельности официальной: Дворцов и Домов Культуры, клубов районного ранга - структур призванных не столько приобщать к культуре массы, сколько держать под контролем собственные потуги масс хоть как-то приподняться над тупым совковым бытием. Приподымание редко бывало настолько радикальным, чтобы обернуться диссиденством. Вольномыслие, необходимое всякому творчеству, тормозилось не запретами, а системой легко достижимых призов и косвенных выигрышей, всегда сопутствующих тому типу легкого общения, которое и было клубом. Теперь это называется тусовкой, т.е. еще слабее формализовано, а значит облегчилось почти до степени невесомой.
I-net дал этому движению новый толчок, но не изменил ничего в качестве. Многочисленные ресурсы по соответствующей тематике представляют из себя ни что иное, как стенгазету той или иной тусовки. Различие только в том, что здесь телега поставлена впереди лошади, хотя это тоже как посмотреть.
Может клуб и есть лошадь.
А все прочее - телега.

Меньше искусства! Особенно с большой буквы - Искусства. Фотография почти при смерти, Искусство ее затоптало.

Существует вполне исчислимый набор рецептов создания впечатляющих картинок, которым в той или иной степени (в соответствии с профилем деятельности) владеет или, по крайней мере, обязан владеть всякий уважающий себя профессионал. Практически все упертые ф-маньяки из стана любителей ориентируются именно на него. Таким образом, данный чисто инструментальный набор оказывается своего рода эстетическим кодексом, соответствие которому обязательно для каждого амбициозного обладателя фотокамеры. Дело в том, что постижение - и на практике, и теоретическое, - этого кодекса куда как проще, чем, - посредством постижения совсем иных вещей, лежащих вне пределов каких-либо готовых к употреблению наборов, - создание собственной эстетики, которую, вследствие сугубой и очень распространенной ошибки, ф-маньяки именуют "самовыражением".

Есть слова от которых меня подташнивает; буква Э щедра на них - эстетика, элита, эссе... Сами слова, офкос, не причем, и пользоваться ими приходится навроде дешевого портвейна: по собственному почину пить не будешь, но при случае не побрезгуешь и им. Фотография из-за своей доступности (это все Истмен нагадил - его лозунг "вы пресс зе баттон - остальное делаем мы"), как локомотив в километр растянувшегося товарняка, притащила в широкие народные массы тьму всякого экзотического барахла, прежде этими самыми массами не пользуемого. Массы напялили фрак поверх тельняшки, возгордились и решили, что теперь им все по плечу. Ванны из шампанского - непрактичное излишество, а вот искусством "побаловаться" очень даже самолестное и душеполезное занятие. Тут и пошли в расход слова на букву Э. А привычка спорить до хрипоты, до драки с соседом наплодила тьму дискуссиий - в том числе и о том что (еще) искусство, а что (уже) барахло. Меня, как урожденного чистоплюя, они натюрлих раздражают.

Все более-менее благополучное население нашего шарика можно поделить на тех кто: 1.Успел научиться чему-то другому - прежде, чем сообразил, что есть такая штука как фотография, и бросился наверстывать упущенное. 2.Занимается только фотографией - так как не смог научиться ничему другому. 3.Слушает музыку - так как не смог научиться даже фотографии.

Цифра не убила фотографию, как любят твердить некоторые ностальгирующие традиционалисты: фотографии все равно из чего она слеплена - из пикселей или из молекул. Не все равно - для тех, кто ее делает. Теперь стала практически невозможна фигура amateur'a - того, кому, вне коммерции, единственно по силам было сделать фотографию чем-то и впрямь стоящим. Теперь любитель фотографии - это лох, шлепающий напропалую картинки как у "больших" - его учат этому бесчисленные пособия для чайников. Прежний любитель постигал ремесло, и по ходу дела вникал в суть - новому постигать ничего не надо: картинка готова сразу, как только нажал кнопку, а сделать ее сладкой ("эстетичной") поможет любой графический редактор. Ну, а джорнелы по втюхиванию фуфла помогут освоить азы т.н. "композиции" - правило "двух третей", нерезания конечностей, нежелательности полдня и пр. Осталось совсем немного - и фотографию окончательно поделят между собой два сорта производителей картинок: те, кто на этом зарабатывает, и "чайники". Первые будут считать себя профессионалами (или того пуще - художниками), вторые - метить в первые.

Free dance мозговых извилин в режиме online в качестве осмысленной критики проходит редко: каждый, едва научившийся не разглядывать свой фотодевайс прежде, чем нажать кнопку затвора, стремиться зарекомендовать себя экспертом. Меня, де, на мякине не проведешь...

Японская поэзия т.с. экологична - с этого тезиса удобно начинать разговор о ней. Судзуки сравнивая Басё с Теннисоном отмечает эпистемологическую агрессию европейца. Только на первый взгляд это наблюдение может показаться поверхностным. Европейская поэзия, сравнительно с восточной, действительно если не агрессивна, то всяко активна: это сильное истечение вовне духа, ищущего себе форму “по плечу”. Субъект-объектное бытие (европейская базовая интуиция) неизбежно порождает напряжение, усилие удержания себя в равновесии поставленного на-попа маятника. Вектор этого усилия обращен вспять, он, собственно, есть усилие памяти, “работа траура” по выражению Р.Барта, поиск утерянного времени как символа утраченного единства восприятия. В хокку время запечатлено настолько емко, что “утеря” попросту невозможна. Хокку это snap – снимок-миг, в котором непринужденно помещается вечность.
Что это? -

До чего же долго
Льется дождь! На голом поле
Жниво почернело.

Роняя лепестки
Вдруг пролил горсточку воды
Камелии цветок.

Поля по-зимнему глядят.
Лишь кое-где крестьяне бродят,
Сбирая листья первых трав.

Чем не фотография?! Не надо сильно напрягать воображение, чтобы уяснить - хрестоматийное:

На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.

всего лишь увидено. А какая энергетика! Никаким символам и мифам не вобрать эту силу запечатления образа. Кстати, знаменитое “Ночь. Улица. Фонарь. Аптека...” Александра Блока - из той же серии. И символистов иногда пробирает.

   Усилия познающего духа, в конце-концов возвращающегося к себе же, порождают меченый знаком memento – Это Было - бесконечный нарратив, пудовую хронику его приключений A La Recherche Du Temps Perdu. Дух неразделенный в себе выпускает на свободу бабочек хокку; взмах их крыльев значит: Это Есть.
    Для японца хокку это стих, форма. Европейцу уловить хокку именно как форму, как стих, по крайней мере на слух, затруднительно; ему это доступно как чистая поэзия. Возможно, мы воспринимаем хокку даже более непосредственно, чем сами японцы
.     Э.Дега говорил, что рисунок не сама форма, но винт закручивающий форму. Это можно отнести и к хокку. Европейский стих это клетка, откуда раздаются трели певчей птички. Хокку - жердочка, с которой и вороне не стыдно каркнуть что-нибудь от избытка чувств (см. восхитившее Дж.Сэлинджера хокку девяностолетнего поэта о геморрое).
   Все это значит, что хокку есть некий манифест фотографии, или парадигма, появившаяся за два века до нее и совсем не в том месте, где уже был почти готов для нее технологический фундамент. Все великие игрушки изобрели китайцы – кроме фотографии, которую, в виде хокку, открыли японцы.

Фотография двусмысленна по природе. В ней принципы "вне игры", работает только чувство меры. Не все, что волнует двоих, может и должно волновать еще кого-то, но то, что не волнует хотя бы одного (автора), точно никого не тронет. А автор всегда не только говорит, но и проговаривается, попросту обнаруживает себя. Хочешь слыть безгрешным, – не принимайся за это дело вообще. "Стыд на том, кто дурно об этом подумает" - девиз Ордена Подвязки.

"Camera Lucida" не о фотографии, а о себе любимом. Однако с момента ее публикации у нас развелось много таких, кто носиться с ней как с фотокатехизисом, цитирует влет страницами и использует как универсальную культурную отмычку. Что есть бред. Вообще вся фотолитература четко делиться на а/ технологически-рецептурную и b/ вранье. Исключения редки и случайны и сводятся к этаким оговоркам по Фрейду. "Camera", к слову, изобилует ими. Но больше всего врет сама фотография - 99,99% тех, кто фотографирует не в семейный альбом, а Искусства для и считает себя художниками - самозванцы. Они уже не фотографы, - в отличие от тех, кто как раз для семьи старается, - и до художников им...- до неба ближе.

C пунктумом Барт подгадил. Это все равно, что вопрос бородачу, куда он на ночь бороду кладет – на одеяло или под. Теперь все эстеты – те, кто с фотоаппаратом и те, кто без, - шарят в поисках пунктума. Можно даже телеигру такую придумать - «Найди пунктум», с соответствующими призами. Например: нашел пунктум, – получи его в награду! (Барту достались бы шнурки от ботинок) Хороший снимок определяется так: повесил его на стенку, - если через месяц не чешутся руки его снять, - значит хороший. В хорошем снимке этот самый чертов пунктум должен быть везде – и нигде. Уже много лет у меня дома на почетном месте красуется очень скромное фото кота прижавшегося к земле. Ну ничего в нем нет такого! Земля, кот, мусор мелкий какой-то. Я щелкнул-то его только чтобы пленку добить. И напечатал лет через пять, когда просроченную фотобумагу под какую-то халтуру испытывал и негатив этот просто под руку подвернулся. И отпечаток чуть не выбросил, даже сушить не хотел. И вообще, - я не люблю фотографий кошек, собачек и детишек, хотя люблю тварей малых сих. Но этот не надоест мне уже никогда. Вот такой коан получается…

У фотографии, которая род пения казаха на лошади - чего вижу о том и вою - одно отличие от прочих "искусств": у нее нет "праха", косной материи, из преодоления и в преодолении чего рождается собственно искусство. Прах поэта - слово, художника - пространство, музыканта - звук. А что прах фотографии? Все.
Или так: прах фотографии есть случай. Ведь если ты нажал кнопку значит что-то случилось. Что? Фотография - ответ на этот вопрос.

Распостраненная даже среди профи похвала цветному снимку - "живописно!" Но у фотографии и живописи нет точек пересечения. Живопись созидается не цветом, - его вовсе может не быть, par ex. монохромная живопись китайцев, - а краской. Цвет в фотографии "чист", и с формой сцеплен механически-намертво и в то же время опосредовано - через тон, количество света; он не формообразующий фактор. В живописи цвета в чистом виде не существует, здесь он абсолютно материален, он: краска, мазок, фактура etc. Он - формообразующий фактор. Цвет в фотографии привязан к объекту. В живописи - к руке и глазу того, кто держит кисть.

Любого фотографа можно описать как набор паттернов, того Что и Как он видит и запечатлевает. Сам по себе такой набор ни плох ни хорош, он, собственно, только обозначение параметров орбиты, по которой данный фотограф вращается. Орбита может быть простой (небольшой набор), или сложной (набор побольше). И, опять же, это еще ничего не говорит о том плох или хорош наш фотограф. Можно быть Мастером Тривиальных Сюжетов (недавно я присвоил такой титул одному из моих фаворитов на Фотографере - Георгию Саакянцу, фотографу с очень простой орбитой), а можно прыгать по самым выигршным темам - и впустую. Впрочем, отождествлять паттерн с сюжетом не правильно. Сюжеты могут быть разными, а паттерн один - и наоборот. Паттерн, повторяю, это что-и-как разом, нераздельно. Один и тот же предмет оставляет меня равнодушным, до тех пор, пока вдруг что-то не изменилось, что-то произошло - с ним, со мной, с нами обоими, - и я хватаюсь за свой фотик. Сработала некая предустановка-паттерн (иногда это значит рождение нового паттерна, но чаще имеет место именно условный рефлекс нашего визуального опыта). Сейчас, в эпоху изобилия готовых паттернов, главный и вездесущий их поставщик - реклама. Она завладела монополией на Прекрасное и Выразительное, двумя фокусами классической эстетики, на которую ориентируется по сей день фотография-как-картинка, фотография претендующая на "художественность", или, как стало модно выражаться в последнее время, "креативность". Несмотря на то, что я свято блюду свой любительский статус, мне все же случается подхалтуривать то консультантом (чаще), а то и исполнителем (много реже) в разных связанных с фотографией проектах, - так вот требование "креатива" пронизывает даже самые рутинные задачи. А значит, на деле, оно, всего лишь, - сделайте мне модно, т.е. броско, эффектно, сексуально и т.д. Чтоб шибало, вставляло и прикалывало. Этот набор - из рекламы, шире - из mass media. Подчеркиваю - сам по себе он не плох. Скажем, мой набор другой - всего лишь. Возможно я в своем барахтаюсь, а другие в своем - как рыба в воде. Но, в контексте игры, возникает вопрос, должно ли наводить критику, так сказать, внутри набора, или извне, т.е. как бы с точки зрения других наборов, не обязательно только моего. Возможны оба варианта, но порознь; совмещать их в одном концептуально порочно. Критика извне обычно воспринимается болезненно. И немудрено, она ставит под вопрос самую основу того, что мы делаем: не то, насколько ловко я валяю своего дурака, а вообще - какого черта я полез на эти галеры?!
Подлинный креатив - отказ от паттернов, при соблюдении, - скажем осторожно, - некоторых особенностей восприятия картинки как таковой. Хотя, иногда, требования единства образа повелевают идти и поперек них, иногда это может быть очень сильным средством для настройки и концентрации зрительского внимания. Скажем, искусной имитацией этакой легкой небрежности, придающей снимку эффект спонтанности.
Если фотография не только хлеб, то в том, что делается не на заказ (а иногда, хотя и осторожно, и в таких случаях), надо "размыливать" глаз. Это значит взглянуть на мир глазами ребенка, - тривиальный совет. Но фотография начинается именно с этого, тут уж ничего не поделаешь. И это самое трудное. Все остальное - наживное, а это как бы "разживное", тут отказ от опыта: житейского, визуального, почерпнутого из книг и советов "больших", в этом самом "опыте" уже прокисших. В навык, в руку, в подкорку должна уходить техника, но не взгляд.

Очень важно чтобы все сошлoсь, причем именно само. Без этого хорошей фотографии не будет, как ни старайся. И чтобы сошлось неожиданно, слегка сюрреалистически.

Не надо фиксировать "жызнь" - надо ловить ее паузы и провалы. Большинство фоток, производимых ф-маньяками плохи не тем, что буквально "плохи", а тем, что аккуратно и честно воспроизводят бульон той обыденности, в которой варится их автор. Она - обыденность - может быть и хороша, и по вкусу тому, кто в ней варится, пусть даже затейлива на свой манер, но стороннему взгляду она ничего не шепчет. Симпатичная картинка - в лучшем случае; глянул и забыл. Ключевым словом должно быть "отклонение". Shift - изменение регистра. Или синкопа - перенос акцента с сильной доли на слабую. Техникой - хоть какой - этого не добъешься; приемчики, "стиль" тоже непричем.
В фотографии есть работающий исподволь элемент абсурда, или остранения по-меньшей мере: здесь каждый шаг - встреча швейной машинки и зонтика на хирургическом столе. Фотография - хирургический стол.

Фотография это шанс не суесловить - всего лишь шанс...

Если ты не видишь сразу кадр - значит ты ничего не видишь.

Фотография это поиск и обнаружение вдруг сблизившихся вещей.

МАНИФЕСТ ФОТОЛЮБИТЕЛЯ

1. Фотолюбитель (ФЛ) любит фотографировать и старается делать это хорошо.

2. Этим он отличается от фотоманьяка, который любит фотографию, и непременно красивую.

3. ФЛ фотографирует вещи, на которых остановился его взгляд, и людей, которые ему интересны.

4. Приверженность ФЛ иррациональна, ибо основана на любви к вещам и людям, к миру во всем его разнообразии. Фотография для него род признания в любви.

5. ФЛ фотографирует доступное взгляду, и не посягает на глубину большую, чем задана диафрагмой.

6. ФЛ стремится к тому, чтобы его фотографии надежно свидетельствовали о вещах и людях, попросту говоря, были бы похожи на то, что предстало перед его камерой.

7. Поэтому он считает удачным такой снимок, который красив (эстетичен) не более - но и не менее того, что на нем запечатлено.

8. ФЛ придает значение кадру ровно настолько, насколько он вмещает приманившее взгляд.

9. ФЛ старается не вмешиваться в распорядок вещей, дабы не разрушить соблазн.

10. Человек, в глазах ФЛ, тем отличен от вещей, что свидетельствует о себе больше - и не совсем так, как сам этого хочет. Поэтому ФЛ предпочитает людей, чей облик не лжет.

11. Вещи и люди - знаки мира. Поэтому для ФЛ рамка не столько эстетический принцип, сколько условность, с которой он вынужден считаться. Подсознательно он стремится избавиться от рамки, и строит, как правило, незамкнутый кадр.

12. Как уже было сказано, фотография для ФЛ более процесс, чем продукт - поэтому как продукт (снимок) она хороша тогда, когда побуждает к возобновлению процесса - всматривания в мир, созерцания. Снимок хорош тогда, когда каждый раз с новой силой побуждает к созерцанию, когда в нем возобновляется бесконечность мира.

13. Фотография для ФЛ не баловство глаза, а окно в мир.

ХУДСОВЕТ

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Господа! У нас сегодня в повестке дня цикл фотографий Гринина "Литофания". Здесь есть, о чем поговорить. Кто первый?

ИСКУССТВОВЕД: Цикл четко распадается на две части, так что, собственно, можно говорить как бы о двух подциклах. Первый, - назовем его "абстрактный", - в котором как бы отсутствует масштаб, где картина предстает чем-то наподобие ковра, где фактура камня и всех этих мхов и лишайников становится подобной фактуре красочного покрытия холста. Все это очень красиво и лично меня очень впечатляет. Второй подцикл, - его я назову "пейзажным", - где есть узнаваемое пространство, где природа, не переставая быть прекрасной, остается самой собой, не навязывая себя в качестве сугубо эстетического объекта. Я не специалист в фотографии и, признаться, не очень ее люблю. Эти пейзажи, как мне представляется, более фотографичны, чем первый "абстрактный" подцикл, который ближе к живописи, - и в силу этого он мне ближе. Реальность, в которую я попадаю в пейзаже, запечатленном фотоаппаратом, пусть даже столь прекрасная, по мне как-то неуютна. На месте автора я сосредоточился бы на чисто живописных, фактурных, абстрактных, так сказать "поллоковских" качествах его темы.

ИЗВЕСТНЫЙ ФОТОГРАФ: Я присоединяюсь к мнению мэтра. Но с противоположным знаком: да, это живопись – и именно поэтому никуда не годится. При чем тут, я вас спрашиваю, фотография?! Только оттого, что кто-то щелкнул затвором фотографии не будет. Красивая картинка еще не фотография. Мэтр сказал "фактура". Отлично! Пусть Гринин отошлет сканы со своих негативов в Corel, – они шлепнут еще один диск в своей библиотеке clipart'а и будут ему очень благодарны. А еще лучше раскатать эти картинки в размер стенки и продавать как фотообои. Замечательный дизайн для ресторанов и гостиничных холлов. Простите за резкость, но я позволяю себе не тормозить хотя бы потому, что не вижу в этих настенных ковриках автора; за ними нет творца, личности. Образно выражаясь, здесь нет того, кто был бы виноват в том, что эти камни красивы. Ну, красивы! Но не Гринин же их сделал такими! Причем, я вас спрашиваю, здесь Гринин? Я не только творца здесь не вижу, я вообще не вижу здесь никакого человека. Если кому-то интересны камни, - пусть обратится к геологам.

ФОТОКРИТИК: Мастер, конечно, погорячился, но в принципе он прав. Я тоже не вижу в этих фотографиях ничего, о чем мог бы сказать что-нибудь существенное. Ноэма, как говорил Барт, фотографии есть тождественность запечатленного тому, что запечатлено, совпадение означающего с означаемым. Грубо говоря, фотография это протокол. Такова, например, фотография в вашем паспорте или в учебнике судебной медицины. Фотография как искусство не может довольствоваться одним протоколом. Кроме ноэмы, учит нас Барт, должен быть еще и пунктум. В фотографиях Гринина пунктума нет как нет. То, что вы называете "красивостью" этих картин, есть, так сказать, пунктум размазанный равномерным слоем по всей площади кадра, то есть уже и не пунктум вовсе. Все эти пятна, разбегания и завязи линий лишь повод для этакого треннинга мышц глазного яблока: глаз петляет по картине как заяц по поляне, не зная, от кого он удирает, ни где ему остановиться. Видимо автор это и сам чувствовал; эти там и сям разбросанные перышки, пучки травы, еще какие-то милые подробности есть именно попытки имитации пунктума. Но тщетные: может быть обронившей это перо чайке такой пунктум что-нибудь и навеет, - но я-то не чайка! Вот если бы на месте перышка оказался, скажем, шнурок от ботинка, или пивная пробка, а лучше всего – использованный презерватив, - вот это был бы пунктум! О таком снимке я мог бы накатать нехилую книгу с могучим глоссарием в придачу. А тут… я умываю руки.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Дадим высказаться публике. Тут вот один рвется что-то сказать.

МУЖЧИНА: Мужики! Об чем базар! Вот я видел фотку – голая телка на "Харлее" по стенке небоскреба шпарит. А гандон я тебе сам на голову надену, чтоб ты не кашлял. Кто сказал "красиво"? Красиво когда вставляет и прикалывает. А тут что? Как бык поссал. Хотя одна фотка с водой и синими камешками очень ничего. Я себе такую ванну на даче забабахаю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Господа! Я вижу, как господин Гринин направляется к выходу. Не дадим автору просто так от нас отделаться. Господин Гринин, может быть вы все-таки снизойдете, скажете хоть полслова. Не будьте столь высокомерны, - в конце концов это вы заставили нас здесь собраться.

ГРИНИН: А я согласен.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: С чем?

ГРИНИН: Со всем. И со всеми.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы смеетесь над нами?

ГРИНИН: Упаси господи! Просто мне здесь нечего делать. Я пошел фотографировать…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Опять камни?

ГРИНИН: Не-е… С камушками я завязываю. Займусь-ка я листиками.

lithoshow