У меня такая уйма мыслей, что я не успеваю их додумать.
Они скачут по мозгам, как кузнечики по траве, как летучие рыбы
по волнам, как блохи по собаке - мне за ними не угнаться.
Это все мой треклятый дилетантизм.
Другой на моем месте, профессионал, ухватился бы за одну
и высосал бы из нее по меньшей мере диссертацию,
а глядишь - и "Критику чистого разума".
Ну, на худой конец, какой-нибудь "Материализм и эмпириокритицизм".
А я, из-за того, что даю им разбегаться в разные стороны,
даже не успеваю сообразить чего они стоят. Помню как-то проперло
меня, что Истину надо не искать, а творить;
радовался как дитя малое - думал великое открытие сделал.
А потом выяснилось, что это еще Гегель удумал. А я ведь Гегеля читал
. Правда, давно, в школе еще (умным хотел быть), и вобщем без толку.
Мне не кажется, что я у него эту мысль украл, мне кажется,
что я не дочитал тогда до нее... Так, что ж мне теперь повеситься,
как тому одесскому еврею, который дифференциальное исчисление
через двести лет после Ньютона с Лейбницем открыл. Я к ударам
в спину со стороны классиков привычен. И потом мыслей у меня
всего равно больше, чем классиков, - я сужу на том основании,
что за классиками я еще более-менее поспеваю, а за собственными
мыслями - нет. Так что, глядишь и проскочит какая-нибудь, пусть никудышная и завалящая, но такая, какой еще ни у кого не было.
А?

АФОРИЗМАТОРИЙ

Афоризм  - дитя лени. Лень длинно думать и писать много слов.

0
  "...и это серьезно и имеет будущее."
То есть - здорово? Мне б твой комсомольский оптимизм. Ты и впрямь до сих пор считаешь будто все, что "имеет будущее" - благо?
ИМХО...- хо-хо!
Вот тебе мой афоризм: скромные мнения не стоят высказывания. ИМХО - ублюдочная форма
вежливости; вот эта самая ублюдочность и настораживает меня в Сети. Но, натюрлих, не только она.

1
  Вообще, интернетовский моветон сам по себе мне мало интересен, равно как и его бонгу. Меня интересует один чисто теоретический вопрос: Inet - новый тип сообщества, или просто приведение к абсурду наличного. Скорее второе.

2
Вот тема: Сеть как тотальный Чат, торжество необязательного т.е. ни к чему не обязывающего общения, когда всегда можно безнаказанно сшмыгнуть (за угол, за спину ИМХО, за смайлик); здесь ты ничем не рискуешь, фейсом об тейбл - не грозит (отсюда мат без границ и всеобщее обязательное благодушие в одном флаконе; поголовный брудершафт Мертвых Душ), а значит ты всегда на коне. Я заметил, что содержательные и не испытывающие проблем с общением в реальном мире люди составляют ничтожный процент в нетях. В реальном общении обратный адрес твоего послания - ты сам, твоя жизнь. Это - риск. А тут - аська да собака. "Пусть будет на лице личина... я ряженый - пусть маска и краснеет". И уже вместо слов - маски. А ведь слово как таковое уже маска: одежда человека-невидимки, без которого он и впрямь НеВиден.
Маска на маске, маска в квадрате. Все это - бегство. Выглядит смешно и невинно, пока нет вопроса - куда? В будущее? Значит Неряженным там места не найдется. Собственно, это уже произошло. И всегда было. Но Неряженные были по-крайней мере наблюдаемы: маячили обок - укор, бельмо, шило в задницу. А теперь они превращаются в невидимок, помножаются на ноль. И нет дискомфорта. Наше призрачное бытие сверкает химической радугой мыльных пузырей. И нет ни красоты ни стыда, - упований на спасение. Человек прекратится не от насилия (тротилового эквивалента), а от собственной пустоты, лопнет как пузырь, со смайликом на мыльной мордочке и в полном сознании своего счастья.
Может ошибался патмосский провидец, и Апокалипсис несет не ужас, а блаженство. Why not...

3
У Аристотеля “чтойность”, на востоке “таковость”. Чтойность - это то, что необходимо должно быть сказано, таковость принципиально невербализуема, это интенция вещи. Греку надо было сказать, китайцу достаточно было указать; китайцы считали, что вещи говорят сами за себя - надо только уметь их слушать... “И виждь и внемли” - сказано не китайцем, но вполне в их духе.

4
Бди и зри! По-нашенски.

5
Современное искусство являет не борение духа, но вырожденную философию, мысль, проституированную в салонах и кабаках.

6
Кто за что платит. Одни платят за страх - и получают страх. Те кто платит за жизнь, получают жизнь. Но за жизнь плата все равно дороже. Naturely - жизнь-то всяко лучше страха.
Длинный страх или короткая жизнь?..
И - “где сокровища твои?”

7
Человек должен а) жить, в) достойно и с) легко. Можно переложить то же самое и на другой лад: жить так, чтобы не страшно было умереть завтра, и не стыдно - сейчас. Тут следует маленькое примечание - не надо слишком серьезно относиться к слову «должен»; я никому ничего не должен, кроме денег (а их у меня сейчас нет)…

8
Страх и Das Mann суть одно. Страх - модус Das Mann, как сказал бы Спиноза.

9
Из обыденности есть два выхода - в праздник и в пустоту Ничто. Первый открыт всем, второй - только одиночкам. Но горе и тем и другим, если за порогом они не обретут Бога.

10
Наткнулся в толковой вобщем-то книге (О.Пленков «Мифы нации против мифов демократии») на смешную фразу: «…дал предпосылки для ясного толкования иррационального в человеческой жизни». Это о Фрейде. Все правильно, не подкопаешься, ведь и впрямь таково было намерение Фрейда, но это «ясное толкование иррационального» выглядит как философический гэг.

11
Одиночество состояние не психическое и не социальное, а трансцендентное и метафизическое. Бегущий одиночества бежит от реальности. Одиночество не скорлупа, а распахнутая дверь.

12
Раньше человека “заедала” среда, теперь то же самое вытворяет с ним культура (если верить постмодернистам). В постмодерне человек семиотически детерминирован. Правда слово “детерминирован” не употребляется, да и сама идея детерминизма вроде бы, ввиду скомпрометированности, вышла из моды, но получается все равно очень похоже.
Все то мы хотим свалить свою ношу на кукловода и его ниточки, вернее на то, что дергаемся мы мол зря, и не по своей воле...

13
Детский вопрос: если кит со слоном борются, кто кого поборет? Взрослый ответ, что кит со слоном бороться не могут по известным причинам, оставляет ребенка разочарованным. Если бы ребенок обладал даром философской речи, он сказал бы, что ему неважна битва двух крупнейших млекопитающих из разных стихий сама по себе, ему важно знать некий Абсолют. Победитель - носитель этого абсолюта, более того, он и есть абсолют.
Также иногда и взрослые философы сопрягают иные понятия, мало заботясь о реальности: ими также движет детская ревность сущего к абсолюту. Единство, или цельность - чистое понятие, ментальная процедура, вынуждающая человека ревновать сущее как таковое к представлению, и наоборот.

14
Бубер различал в истории эпохи “обустроенности” и “бездомности”. Стоит ввести параллельное различие эпох по их отношению к тому, что именуется “истиной”: тогда наше время будет “безистинным”. Мы потеряли истину - и пытаемся убедить самих себя, что это нормально, что “так и было”.

15
Все, что мы привыкли называть познанием это лишь изощренная редукция (или сублимация?) мифа. Христос умудрился нанести мифу coup de grace, с чем не смогли примириться такие люди как ап. Павел. Христианство - попытка спасти миф как поле развертывания экзистенции. Познание же есть попытка, - почти бессознательная, - избежать мифа, редуцируя его к Логосу, к Номосу, к Натуре. Но миф остается трупом в шкафу, просвечивая сквозь нагромождения символов науки, философии, теологии.

16
Воплощение все-таки слишком тривиальный жест. С некоторых пор мысль о том, что И.Х. и впрямь был Богом вызывает у меня что-то вроде скуки.

17
Сначала Господь творил из ничего, и ему было легко - никакого сопротивления материала. Потом Он сотворил человека - и дело застопорилось. Сопротивление материала превзошло по абсолютной силе творческую Создателя. И тот прекратил это ставшее вдруг безнадежным дело - творение - быть может надеясь, что остальное человек доделает сам.

18
Парадоксальная арифметика: человека можно определить простой операцией вычитания. Берем и “вычитаем” из него все, что не есть собственно он. Если полученная разница окажется меньше вычитаемого - грош цена такому человеку. Человек от вычитания должен возрастать, а не умаляться, иначе все, что не есть собственно он, - что он имеет, - на самом деле имеет его; либо это неправедное богатство, либо не в коня корм.

19
Понимание возникает на стыке феноменологии и герменевтики. Это своего рода экзистенциальная йога (not only ratio), или йога духа. Возгонка бытия как присутствия - всегда неполного - в полноту, которую иначе как “божественной” не назовешь. Это всегда стоит усилия, занимающего энергию у “человеческого, слишком человеческого.” В понимании есть момент безжалостности к сущему. Не о ней ли учит Гита, когда говорит о “непривязанности” к вещам и людям?..

20
Святость - ? Истинно свят, видимо, тот, в кого даже его брат святой камня не кинет.

21
Так ли уж далеко мы ушли от наших пращуров? Ведь в самых кардинальных вопросах - кто мы, откуда, куда мы идем, - мы так же далеки от ответов как и они, если не дальше, ибо они в свои ответы верили и по ним жили, а мы свои ответы называем аккуратно “теориями” и “гипотезами” и складываем на полочку - авось пригодятся! Живем же как получится, ставя себя в зависимость от мелких житейских прибылей, потерь, напастей и пр. Взять хотя бы науку. Чем гипотеза Большого Взрыва лучше Творения? Зато из мифа следует едва ли не все, что составляет смысл человеческой жизни, в то время как из гипотезы следуют всего лишь другие гипотезы, реально же только знание о том, что Вселенная разлетается к чертовой матери. Что мне эта Гекуба, что я ей?
Или - как, откуда взялся человек? Адам, Пуруша, Паньгу на этот вопрос отвечают, а там уж мое дело - верить этому или нет. Лукавая же наука опять подсовывает мне гипотезу, в которую и верить нельзя, - не тот случай, - и знания в ней ни на грош.
Миф не просто объясняет мир, но творит его наново, и никто никогда не докажет, что он делает это по “неправильным” законам. Наука же не делает ни того ни другого, вернее, первое она делает плохо, а за второе и вовсе не берется - не ее это дело. По сути же то , что она делает - тот же миф, только редуцированный, кастрированный.

22
Разум и Вера - это как руки, правая и левая. Можно жить с одной рукой, можно и вовсе без рук... Но такого человека иначе как калекой не назовешь.

23
В себя верить нельзя - это ошибка. В Бога - невозможно (мои поклоны Бультману). Такими афоризмами можно было бы напугать кого угодно, если бы мы не научились не пугаться никакими афоризмами (общий наш поклон Ницше). Тут все дело в слове “вера” именно как в слове. Мы все время путаем веру со знанием и пониманием; верить же можно только в то, чего не знаешь и не понимаешь - это еще Тертуллиан открыл. Абсурд притягателен для веры, не просто как таковой, а как область недоступного разуму. Единственный способ включения его в сферу человеческого - вера, и если отворачиваемся от абсурда, если отказываемся от веры, значит катастрофически и насильственно замыкаемся в конечном, только и доступном знанию и пониманию.
Но вера не есть просто состояние души, пассивное допущение чего-то “запредельного”. Тогда это было бы что-то вроде последнего причастия атеиста: дескать Бога нет, но черт его знает, на всякий случай... Вера - это творческий акт преображения бытия духом, деяние жизни небиологической. И преображение это натурально.

24
Христос, когда назвал себя Богом, просто использовал укоренившийся в традиции стереотип, приспосабливая по случаю, тонкими ораторскими приемами то свою проповедь к нему, то его к своим речениям. И ему поверили. Здесь не было ни лукавства, ни демагогии - он должен был быть понятен: “не все сейчас говорю, но то, что вместить можете.” Бог был ключевой фигурой в тезаурусе его аудитории (как сказал бы М.Петров), и он использовал этот ключ.
С другой стороны, его самопризнание себя Богом не указание ли на то, что он был тем человеком, который впервые открыл в себе божественную природу, осмелился открыть ее (ср. “природу Будды”), что и послужило внутренним экзистенциальным импульсом к деятельному служению, превращению чисто политической в замысле “агитации” - в проповедь.

25
Христианство - неправильный вывод из поражения Иисуса. Неправильный потому, что апостолы не поняли, что Христос потерпел поражение, чисто жизненное, даже житейское. И дело не в том, что его распяли, дело в том, что его так и не поняли. И Он видел это - и ничего не смог сделать для того, чтобы предотвратить такое непонимание. Он видел, что пришел рано (а кто знает и заказывает сроки?), но не придти тоже не мог. Как знать, может быть его обещание Второго пришествия есть указание на будущее прозрение людей, надежда, что когда-нибудь они поймут его - то, что он сделал и то, кем он был. В таком случае он был прав, пророчествуя грозу - и впрямь, то-то будет потеха!..

26
Будда был прав почти в научном смысле, когда учил об иллюзорности “я.” Сейчас, после Бубера и Бахтина, это стало чуть ли не аксиомой. Интересно, сколько нам теперь понадобиться времени, чтобы сделать правильные выводы? Это не значит те же, что Будда. Когда Будда говорил о спасении, он, как ни странно, имел в виду это самое “я”, точнее субстрат его, которому отказывал в реальности на том же основании: иллюзорность “я” переносилась на носителя его - человека, а следом и на все сущее. Происходило так оттого, что все прочее не отделялось от “я” по природе; логик сказал бы, что для Будды все лежащее вне пределов “я ” было его предикатом, следовательно столь же иллюзорным как и оно. На персональном уровне Будда был прав, чем и угодил Шопенгауэру. Но он забыл о “другом”. О нем вспомнил Христос, который всегда говорил не о “я”, а о “ты” потому, что понимал, что спасение не в нирване, - она годится только для “я”, - а в любви. В любви “я” обретает реальность.

27
Человек есмь топос, но не локус.

28
Страдание само по себе незначительно и скучно и не имеет реального масштаба. Значимым, т.е. реальным, оно становится только в том преображении, которое происходит в человеке (или не происходит, тогда и не становится) прошедшем через него. Собственно таково любое чувство - оно факт биографии души, но не духа. (Ср. “искупление страдания”, когда оно разделено).

29
В одну и ту же реку нельзя войти дважды - тут Гераклит прав. Но он не договорил. Этого нельзя сделать по очень простой причине: войдя в реку, из нее уже нельзя выйти. Всех заклинило на том, что в следующий раз река будет “другой”; на самом деле не будет другого раза.

30
Люди мыслят одинаково, но по-разному путаются в словах.
Если бы я был учителем, вроде Сократа, я бы подвергал учеников такому жестокому испытанию как запрет на слова. Например, в течение какого-то, ощутимо продолжительного времени запрещается употреблять слово “бог” (и производных от него), в другой раз - слова “сущность”, далее - ”дух” и т.д. и т.п. Как хочешь, так и выкручивайся. Думаю, это неплохо прочищало бы мозги.

31
Эсхатологические настроения первохристиан питались, с одной стороны, явной не только для христианина греховностью мира, с другой - свежестью и моральной притягательностью идеи Страшного Суда. Казалось просто немыслимым, что столь поганый мир может еще сколько-нибудь продержаться, когда на него уже готова управа.

32
Искусство достигает цели не в художнике, не в произведении и даже не в зрителе, - все это для него лишь средство, - а в акте преображения души, и происходит это преображение дважды (но это не одно и тоже преображение): один раз с художником, другой - со зрителем. Произведение искусства есть свидетельство свершившегося и залог нового преображения - свидетельство возможности чуда.
P.S.(много лет спустя). То же самое нашел недавно в очень любопытной книге одного толкового француза Филиппа Серса (вот ведь, не только салонными болтунами вроде Бодрийяра и Барта богата Франция, есть там еще и Серс, и Бадью ) "Авангард и тоталитаризм".
Простенькая мысль, вокруг нее уже все вытоптано, а почему-то не давалась никому... Оттого, что простенькая, лобовая. С ней не спляшешь "на той площадке, где некому плясать".

33
Мир вокруг нас по-прежнему загадка, несмотря на весь наш многотрудный тысячелетний опыт, и границы этой загадки никуда не отодвинулись, как может подумать кто-нибудь, просвещенный в достижениях астрономии последних десятилетий. По-прежнему малейшее творение Божие, - песчинка, муравей, цветок, - ставит в тупик обратившего на них свой взор - есть ли во всем этом смысл, суть? Почему нам так хочется отыскать в превращениях материи “идею”? Зачем мы стремимся очеловечить все, что не есть мы, и даже то, что не есть жизнь и сопричастно нам только элементарным фактом существования, бытия? Почему нам есть дело до камня, которому до нас никакого дела нет? Мы все время пытаемся открыть мир “без нас” - попытка заведомо обреченная. И наверное поэтому нас соблазняет мысль о том, что мир это только мираж, иллюзия, наш сон. Не в силах проткнуть оболочку сна, мы готовы признать за тем, что неведомо, изначально и неизбывно непостижимо право на явь, на реальность неисчислимо высшего порядка, по сравнению с нашим сном о мире.

34
События, когда они происходят, несут в себе скрытый, потенциальный смысл, который мы можем, не обнаруживая еще на словах нашего непонимания этого смысла, назвать кратко - опыт. Когда следующие события нашей жизни принудят нас так или иначе использовать этот опыт, тогда-то, сознаем мы это или нет, те события, которые наградили нас необходимым для новых опытом и приобретают смысл postfaktum. Смысл оказывается в принципе доступен только в ретроспекции. Стараясь извлечь смысл из того, что с нами происходят сейчас, сию минуту, так сказать, интроспективно и перспективно, еще не дав отстояться ему в опыте, мы неизбежно ошибемся.
А как же опыт? А это (чтобы не длинно и не мудрено), что-то вроде благоприобретенного иммунитета переболевшей чем-то души, плюс хорошо проделанная работа над ошибками. Он будет впредь работать сам по себе, из подкорки, но не как суфлер, подсовывающий готовые паттерны, а как сильнейшая энергетическая подпитка твоей решимости к действию. Тогда не будет и нужды отрекаться от него там, где он вдруг не сработал как суфлер… На самом деле это проблема Маленького Принца – как стать взрослым и не растерять при этом непосредственности детского восприятия; как достичь того, чтобы опыт не был просто мозолью, затягивающим душу мертвым эпителием.

35
Утверждение всякой морали сопровождается сверхусилием - отчасти волевым и только отчасти интеллектуальным - преодоления перманентной расслабленности обыденного сознания в различении добра и зла. Интеллект дополняет это “раздражение” своей неспособностью разрешить без посторонней помощи, не прибегая к теологическим и метафизическим уверткам и уловкам, проблему относительности всякого морального выбора. В конечном итоге все мы оказываемся в той или иной степени волюнтаристами, когда от умственных затей переходим к делу, к тому, что непосредственно затрагивает нашу жизнь (не есть ли вообще всякая мораль что-то вроде экзистенциального демпфера, способного снять накал жизни путем подмены стояния или выстаивания /ср. у Фолкнера “человек выстоит”/ моральным выбором; мы попросту элиминируем один из полюсов бытия). Моралистами становятся те, кто всем существом, нутром, прочувствовали этот проклятый релятивизм - и ужаснулись. Человек верящий в то, что добро и зло есть абсолютные величины не будет суетиться на темы морали; не будет он и выяснять что есть добро и что есть зло - ему это и так ясно.

36
Рэп - exegi monumentum постмодерна. Речь, сплошь состоящая из маниакального перечисления надписей и лейблов; называние названного, тыканье в означенное; фейерверк из мусора, отрыжка культуры.

37
Учебники по философии надо писать на манер путеводителей. Можно даже с картами. Par ex: как от пункта Протагор попасть к пункту Шестов; от пункта Парменид к пункту Хайдеггер; от пункта Платон к пункту Гуссерль, etc. Или, скажем, памятник Кант замечательно смотрится в окружении таких-то достопримечательностей (следует перечисление: Шопенгауэр, Коген, Мамардашвили, Поппер, etc.). Все это с описанием прилегающих пейзажей, с рекомендациями завернуть при случае в гостеприимный отель, где хозяином какой-нибудь Мальбранш, пообедать у Гоббса, побродить по поместью епископа Беркли, и уж непременно заглянуть в замок к чудаку Монтеню.

38
- Клетка состоит из прутьев, - сказал медведь.
- Клетка состоит из дырок, - сказала обезьяна.
- А что такое клетка? - спросила мышь.

39
Гомосексуализм, лесбиянство, педофилия и пр. словеса с грязнотцой, которая, сколько ее не соскабливают, пытаясь навести терминологический лоск, все липнет и липнет, - за ними всего лишь попытка вернуть утраченную нежность; погребенная под обломками химерических переживаний, обычно именуемых ''жизненным опытом'', - хотя ни опыта, ни, тем более, жизни в них не было и нет, - она зовет детским голосом из сумерек и тьмы, и манит как обещание иного бытия, в котором нет опыта катастрофы, единственно доступного тем, кому закрыто творение. Или – там, где дорога к творению завалена…

40
Психология почти столь же наука как и астрология, и такая же полезная: обе они укрепляют трусов в их трусости, а смелых превращают и вовсе в циников, - теперь они точно знают, на что им наплевать.

41
Л. Шестов сосредоточился на ситуации ''когда нельзя выбирать'', когда ''действительное'' и есть отсутствие выбора; тогда остается только вера. Вера не примиряет ''разумное'' с ''действительным'' и не ''снимает'' (в гегелевском смысле) это противоречие; она превосходит всякие противоречия как таковые. Вера – пространство без диалектики. 'Нельзя выбирать'' всегда. Трагедия не точка, а континуум; это самое жизнь, акт сознания достигающего идентичности в вере. В трагедии человек достигает самого себя. Но не веру обретают, когда случается трагедия, а наоборот – трагедия случается тогда, когда обретают веру. Трагедия возможна только в вере. Вера - путь в нее, лазейка. Жизнь становится высоким жанром благодаря вере.

42
Вся европейская культура, ее история, есть, по сути, история развертывания “базового недоверия” (E.Eriksson). Это attitude европейской культуры. Даже преодолевавшие его (Кьеркегор, Ницше, Шестов, etc) вязли. Держала специфическая знаковость. Иная семиотика на Востоке открывала другой путь. В целом Восток онтологичней Запада, он не знает этого дефицита “эмуны”. Соответственно и другая эстетика. Хайдеггер сделал попытку избавиться от специфического словаря как главного органона семиотики. Но дело не в словах - уже не в словах. Дело в месте, которое ты занимаешь. Ты должен быть там, где ты есть.

43
Победить не дано, дано только выстоять. Стать Иаковом на дороге ночью. Охромеешь... Но эта хромота - знак доблести почище любых цацек.

44
Ну вот - Бога нет. Все позволено. И что же? Мир не рухнул. Хотя, надо признать, стал изрядно гаже. Только напрасно суетились братья Карамазовы - позволено и при Боге было все. Просто без Бога прока от этого вседозволения мало. Человек без Бога - дешевка, и труды его - суета сует. Аминь.

45
- Что вы мне все время подсовываете путеводитель по ботаническому саду?! Меня интересует опыт выживания в джунглях.

46
Жизнь начинается сегодня.

47
Незрелым мозгам Ницше опасен. Но без Ницше они рискуют так и остаться незрелыми.
(Сдается мне, что это украдено у Т.Манна, что-то в этом роде, помнится, у него где-то было)

48
Есть люди неспособные с закрытыми глазами попасть пальцем в кончик собственного носа. Так Б.Г. не попадает в ноты.

49
Мы привыкли считать культуру системой порождения и воспроизводства смыслов - и это так, но мы не замечаем, что смысл не conditio sine qua non, а побочный продукт, излишек, бастард, взявший власть в свои руки. Знак, - а культура зиждется на нем, это система знаков прежде всего, - призван нести некий минимум информации, причем именно минимум; знак тавтологичен, однозначен.

50
Хотя символ мудрости змея, но мысль скорее следовало бы уподобить кузнечику – она скачет. Непрерывно пространство сна, сознание же дискретно в силу того, хотя бы, что строится из знаков. Правда, они плотно упакованы, но встык, без переходов.

51
В гнозисе и эзотерике есть своя витальность, которой начисто лишены современные культы. Мудреность и приобщение к ней, некогда призванные отпугивать профанов, нынче напротив – манок. Кто-то подкинул удачный оксюморон «эзотерическая попса». Таково состояние культуры in corpore.

52
Там где персонализм сталкивается с какой-либо из проекций монизма (интуиция Единого, монотеизм etc.) возникает дефицит эмуны. И релятивизм становится жупелом.

53
В рыночной кутерьме совершенно потерялся вопрос, некогда для самостояния искусства очень важный, а именно об отношении его к истине. Что потерялось раньше, - истина в искусстве или истина сама по себе, и как эти потери обусловливали друг друга, - вопрос отдельного исследования. Но если поставить вопрос о самой возможности искусства безистинного, - НЕонтологического, - то станет ясным, что нынешнее состояние дел, т.е. окончательное превращение искусства в рынок, шедевра - в товар (и только), а художника в фигуру и вовсе неописуемую, и будет ответом на него. Причем таким, который исключает самую возможность рассмотрения его как искусства.
Искусство без истины - невозможно.

54
Жонглирующий дифферансами интеллектуал-софист, столь комфортно чувствующий себя в этой игре, правила которой устанавливаются им самим на-раз, - образ все более и более вытесняющий из света рампы прочие ветхие, - фигура в прямом смысле слова настолько экс-центричная, что уместна разве в цирке, но никак не в ареопаге или в пантеоне.

55
Усилие жить становится равным усилию тычка пальчиком дитяти в «клаву». Поколение next – сплошные инфанты: на «ты» с компом – и больше ни с чем и не с кем.
Еще вчера инфантилизм взрослого человека был равен неврозу; теперь он же – комфортная позиция.

56
Правят миром натурально идиоты. Нормальные люди такой ерундой не занимаются, у них есть дела поважней и, главное, интересней. К счастью мир плохо слушается руля, поэтому катит не совсем туда, куда его «рулят». Только это и питает хоть какую-то надежду.

57
Некоторые люди самовыражаются в истерике; приметы самовыражения здесь всем ясны, равно как и то, что именно они выражают.
Хам в метро сидит развалясь и вытянув ноги в проход, чтобы все спотыкались, - это его способ самовыражения.
Всем понятно – это хам.
Некто выбривает все волосы на черепе, красит уши в синий цвет, а губы – в черный, и начинает нести всякую ахинею.
Это его способ самовыражения, он называет себя художником.
Но кроме него это никому не ясно…

58
Завоевания развитого плюрализма с человеческим лицом: болтуны и дураки стали более наблюдаемы. Очень наблюдаемы. До боли, до оскомины, до рвоты наблюдаемы, только они и наблюдаемы. Все прочие – в кустах на обочине.

59
Сею разумное, доброе, вечное мелкими порциями в гнилую землю. Все зарастает и глохнет.

60
Есть такие мысли, которые в голове родиться не могут - только на бумаге. Бумажные мысли.
Подозреваю, что мысли вообще не в голове возникают, - а на полпути из нее куда-то. Или - к кому-то...

61
Изводили в этой стране под корень всех, без разбору племени, возраста и пола, но какая-никакая интеллигенция осталась, а "народ" пропал. Тоже ведь "диалектика просвещения". Может, в этой связи, теперь имеет смысл считать "народом" интеллигенцию? Тем более, что проходной балл в "средний класс" только ей и под силу.

62
Мысли надо высказывать – хотя бы для того, чтобы, цепляясь даже за самые грошевые, по ним можно было докарабкаться до стоящих. Кажется меньше всего мы склонны прощать себе глупость, притом, что другим прощаем ее легче всего. Но это – в делах житейских. Об отвлеченных предметах тем более можно позволить себе, особенно с глазу на глаз, хлестаковскую "легкость необыкновенную”. Бросайте в воду камешки и любуйтесь на круги ими образуемые. Кто-то рядом занимается тем же, круги сходятся, пересекаются, – и возникают подчас узоры дивной красоты.

63
Имена все меньше и меньше значат для меня. Я ценю вещи. Сделанное. Когда что-то сделано, имя уже только индекс, репер, чтобы тратить меньше слов, говоря о вещах. Художник это то, что он хорошо сделал, наследил. По следам, - а по таким как картины, песни или книги это удается лучше, чем по другим, - мы узнаем человека, и вступает в силу то, что Гете назвал “избирательным сродством”. Здесь есть еще один нюанс: в творчестве, в искусстве человек-как-автор запечатлеваем обычно в виде некой квинтэссенции, субстрата, очищенного от мелких и греховных примесей обыденной жизни, тех самых “случайных черт”, которые надлежит стереть, чтобы увидеть – нет, не то, что он прекрасен, но всего лишь, что он таков.

64
Не надо снизу вверх. И наоборот не надо. Все реальные отношения, включая отношения с Богом, строятся строго по горизонтали.

65
Карьера, заслуги, власть - ? Это все из пробирной палатки, меры мира, хайдеггеровское Das Mann, буберовское Оно. То, с чем приходиться считаться как, к примеру с погодой, но не более. Карьера – миф бастардов, подправленный протестантской этикой (см. М.Вебер). Самый знаменитый случай – Наполеон, самый показательный – Макбет. Все, что позже – просто клиника, включая всех вождей всех народов. То же власть. Возможность осуществить задуманное, узурпируемая теми, у кого не хватает фантазии на большее, чем помыкать людьми, забава для явных и скрытых садистов. Всем хочется стать ловцами человеков, но вместо этого выстругивают марионеток: оно как-то проще. Заслуги – багаж, которым нас грузят другие; от него надо избавляться, едва завернув за угол – из вежливости по отношению к другим, ведь они это из лучших побуждений. Многие пользуются ими как пенсией, благо позволено. По мне тут больше возни, чем пользы. Приходится «соответствовать», т.е. опять же пыжиться.

66
Подвернулся на днях фильмец один, «American Beauty», симпатичный фильмец, перехваленный только. А накануне как раз по ящику «Табу» прошел. Я его уже видел раньше, и оценил по высшему разряду. Я включился, когда «Табу» уже на коду пошел. И вот его кода как-то интересно наложилась на американское мнение по поводу этого занятного предмета – красоты. У японца красота – коан (равно как само название фильма), т.е. не ответ вовсе, а тупик, из которого можно только выскочить каким-то неведомым образом. Табу вовсе не гомосексуализм (а гомосексуализм – не тема фильма, а только повод и средство перевода проблемы в драматургию), а именно красота. У Мендеса красота – ответ, точнее даже не красота, а классическое Прекрасное (американцы намертво застряли в Просвещении). «А все-таки она вертится», - то бишь красоте всегда есть место, несмотря ни на что, и даже, несмотря на нашу тотальную иронию. Благочестивый вывод.
Красота сильнейший из соблазнов, может сильнейший даже, чем соблазн именуемый «Смерть». Всякий соблазн – совращение ума чувствами, результатом которого является попытка консенсуса между ними, который всегда, кроме прочего, строится как система фигур умолчания и конструирования всяческих алиби. Ум подозревает чувства во лжи, но это всего лишь презумпция, покинуть которую, с тем, чтобы обрести более надежные опоры никогда не удается. Здесь нужно усилие веры, как говорил Кьеркегор, - а это уже too much. Как совладать с тем, что влечет, если не известно - что влечет? Об этом – половина мировой литературы, а также философии, религиозных бдений, да и вообще всех эпиталам и проклятий Красоте.

67
О Хлестакове… Ничего «положительного» в привычном, школьном, смысле в нем, разумеется, нет. Он – шут Господа. В народе таких невежливо именуют «дерьмо в проруби». Он на всякой кочке отметится: то подскочит, то растянется во весь рост. В нем подкупает этакая нейтринная легкость, нулевая масса покоя, способность мгновенно, без цезуры, без переноса перескакивать из одного в другое. И ведь без всякого ущерба для себя. У Гордона Крэга была теория актера-сверхмарионетки. Хлестаков и есть сверхмарионетка. И еще: никто, по-моему, до сих пор не заметил, что Хлестаков это Гамлет из параллельной Вселенной, т.е. не какая-то там диалектическая противоположность, склонная к противоестественному соитию с другим своим же концом, а ровно то же самое, только из другой материи и то ли минус, то ли плюс одно измерение; он воплощение гамлетова девиза «Readyness is all». Но там, где Гамлет думает, он уже сто раз “надействует”. Конечно, это чистой воды фантом.

68
Трагические Love story столь же тривиальны, как и удачные. Но вот опыт, который из них может быть извлечен, как правило, куда ценней.
(тоже мыслишка из коммунального чулана, как свечка из бабушкина сундука; горит однако, хоть и потрескивает)

69
Осима: случай заигравшихся до смерти любовников - чистая паталогия, и как таковой годится только для полицейского протокола и психиатрического альманаха. Но Осима так это рассказал, что это стало фактом искусства, т.е. тем, что может взволновать любого и каждого (при отсутствии аллергии на порнографию), а не только специалистов. Это не случайно, что получилось у японца, что вековая мечта человечества, – избавиться от срама, - сбылась на Востоке. Там самой идеи «срама», секса как нечистоты, сакрального со знаком минус, нет, и никогда не было. Здесь Европе иудеи подгадили: срам от Торы пошел. У греков его не было. Мне кажется, - да нет, просто уверен, - оттого так случилось, что у племени моисеева личная гигиена была большой проблемой: местность пустынная и безводная. Сложно в такой обстановочке не благоухать. И в поле, где "...далеко тебя видать", всевидящее и грозное око Господне тебя вниманием своим никак не оставляет. То ли дело беспечным грекам: и боги сами еще те шкоды, и море под боком, - плюхнулся - и чист!

70
Секс и сферы по определению более "духовные" пересекаются и проникают друг в друга совсем иначе, нежели нас учат партия и правительство, семья и школа, д-р Фрейд и даже высокие образцы искусства. В таком положении вещей убеждается на своей шкуре - и очень быстро - всякий вступивший во взрослую жизнь. Но вот то, как он справляется с подобными experienc'ами по большей части выдает его как человека неспособного выплыть на чистую воду самому, на свой страх и риск, не хватаясь за обломки и щепки соседних и былых кораблекрушений. Иногда они – эти обломки – спасают, но только до следующего кораблекрушения. Вывод здесь, казалось бы, очень простой – надо изучать навигацию. Но в плаваньи по волнам моря житейского никакая лоция не надежна, - вот в чем штука! Те, кто верит в такие лоции, склонны принимать за них всякую рекламу стирального порошка; ну так они и плавают в этом мыле, которое сами же и развели, еще и других подначивают.
Вся эта аллегорическая бодяга имеет в виду очень незатейливую мысль, которая равна скорее камню за пазухой, чем мороженному дитям и цветам бабе. Мы все время забываем тот простой факт, что мы голые. А когда натыкаемся на него, стараемся извлечь из него исключительно приятствие и удовольствие. Мы и здесь выгородили себе ботанический садик, где нам тепло, мягко и – не стыдно. А джунгли (читай - порно) вырубаем себе на потребу.

71
...И вообще, секс - детское занятие. Доктор Фрейд неприятно поразил свое время открытием детской сексуальности. Я претендую на авторство открытия не менее скандального: сексуальность бывает только детской, никакой другой сексуальности нет; в сексе мы все дети.

72
Полов, собственно не два, а три: мужской, женский и детский. И все они - средние. В сексуальном (не буберовском) смысле человек есмь артикль неопределенный, и читаться должен так: Оно которое есмь сейчас мужик (баба, дите малое; нужное подчеркнуть). А мы все на письки смотрим - тоже мне индекс: я что - котенок что-ли?

73
Как-то я наткнулся на статью одного лукавого интеллектуала о наготе в фотографии, в которой автор, перечисляя возможные для запечатления голого человека контексты, подводил читателя к тому, что контекст - т.е., коли речь о фото, всего лишь обстановка, ситуация, - суть одежка, сокрытие наготы, и что "подлиная" нагота, нагота "вне контекста", создающая собственный контекст, остается фотографии не по зубам. Вся ценность подобного умственного кунштюка в том, что он подталкивает к пониманию парадоксальности отношений наготы и обыденности: нагота наиобыденная вещь, - и вместе с тем, образ наготы вернее всего обыденность разрушает.
Нагота есть приведение человека в состояние примитива, атомарной простоты, и если не прямое отрицание социальности, то выпадение из нее: нагота уклончива и противится всякой конвенции.

74
Строительство себя - ничем иным человек, по большому счету, заниматься и не должен: если он этого не делает, он разваливается, энтропия съедает его. Все, что он делает – в идеале – должно его созидать. Это сложно, но без этого жизнь теряет полноту. Тут не в «смысле» дело, никакого постороннего ей смысла у жизни нет, и бесполезно его искать или выдумывать. Нету полноты, – и никакие прибамбасы, никакое нажитое барахло, никакой «успех» не поможет, все это не ты будешь иметь, но Оно будет иметь тебя, т.е. не в коня корм. Есть – и тогда все это же тебе поможет, но не развратит, ты не спутаешь одно с другим. Иногда говорят о «счастье», но, как правило, больше всего любят употреблять это слово те, кто хотят "иметь", и бегут усилия жить.

75
...человек ведь существо децентрированное, несамодостаточное, зыбкое; поэтому, коли речь о нем, верить надо не существительным и прилагательным, а глаголам и несубстантивированным производным от них – дее- и просто причастиям. "Я (он, она)– тот, кто сделал это" – вот формула невранья (см. замечательный рассказ Эдгара По "Ты еси муж сотворивый сие" ); просклоняйте ее по всем падежам, временам, лицам и числам с привязкой к подвернувшейся под руку конкретике и увидите, что если это и не универсальный инструмент (таковых не бывает), то всяко надежный и поддающийся тонкой настройке.

76
Я всю жизнь проработал в обстановке психологами и социологами обозначаемой термином "мужская компания". Примеры таких компаний всем хорошо известны: рота, бригада, команда. Здесь лицо, личина, фасад, словом, все то, на априорном почтении к чему строятся все правила хорошего поведения за столом, - как в боксе - самое уязвимое место, соблазн настучать по нему. И посмотреть - каков ты, как держишь удар? Уличная, дворовая повадка. Но в ней есть свой смысл, своя сермяжная правда. Умение, или, скорее, готовность, принять это жесткое правило игры соотносится - и оценивается в этом соотнесении, а не абсолютно - с тем, каков ты в деле. Весь мой жизненный опыт, т.е. не только опыт "двора" и "мужской компании", убеждает меня в том, что это лучшая из тактик, лучшая в смысле надежности: отношения выстраиваемые на ее основе более всяких других - политесных - способны устоять под натиском двусмысленностей, из которых состоит жизнь.

77
Пуси - белые и пушистые. Цуцики - рыжие и колючие. Любая пуся может в самый неподходяший момент оказаться цуциком. Цуцики любят прикидываться пусями. И тем и другим нравится их пусианство и цуцикизм. Им наплевать на величие, даже на их собственное.

78
Голые женщины в искусстве всегда карикатура. Подчеркиваю – всегда. Матисс как-то сказал, что если бы увидел на улице нарисованную им самим женщину, убежал бы в ужасе. А на вопрос, зачем он рисует таких женщин, ответил, что рисует не женщин, а картины. Может быть, в модерне это было впервые осознано (Климт, Шиле, да та же Ида Рубинштейн). До того все старались Идеал протащить, - с подачи древних греков мысля его не иначе, как в виде голой женщины (a propos, – у греков Красота была мужского рода и идеалом был голый мужчина). Был еще один человек, который знал цену этому идеалу – Рембрандт. «Даная» - исключение, но и она, если согнать ее с постели, обнаружит все кондиции фламандского прелого и целлюлитного человечьего мясца, не говоря уже о том, что она разнорука, коротконога и несколько крупноголова. Рембрандт об идеалах не хлопотал, они его не волновали. "Даная" написана с двух женщин, в порядке очередности появления их в жизни автора и, подозреваю, что переписана в угоду второй. Оттого эта великая (без иронии) картина – худший из портретов Рембрандта, который сам говорил, что всю жизнь писал только портреты.

79
Успех в наше время такой же продукт технологий как любой другой готовый к употреблению продукт. И это совсем другие технологии, нежели те, которые производят продукты его, - успех (а заодно и тех, кто при нем, и его делает), - питающие. Он не есть что-то ценное в моих глазах. Если мне вдруг попадется на глаза бесхозный червонец, я ему обрадуюсь и с удовольствием употреблю. Но я не буду шастать повсюду растопыря глаза на все бесхозные червонцы - мне это неинтересно.
Беда в том, что быстрый успех, точнее хилая имитация оного, составляющая творческие биографии большинства нынешних авторов, заквашивается в тусовках, коим несть числа, и которые, заодно с успехом - и с большим КПД - квасят бездарностью своей и мозги, надолго оставляя после себя тухлое послевкусие. Такая зараза! - надувать себе репутацию гения нашей подворотни.
Я всячески избегаю сильно формализованных типов общения, создающих в нас иллюзию самодостаточности. Это не принцип, а почти фобия. Она довела меня до того, что я стал неприживаем ни в какой тусовке. И это при том, что вовсе лишен явственных признаков аутизма, общий язык с людьми нахожу легко и на любом уровне, т.с. вполне социабелен.

80
К словам "талант", "гений", "вдохновение" и иже с ними я отношусь, как верующим предписывается относиться к имени Всевышнего - всуе не употребляю. Правда, больше от недоверия, чем из пиетета: для меня они пусты нехорошей пустотой заброшенного чулана - какой-то хлам и паутина по углам. Соответственно, и к юзанию их другими всегда настороже, приглядываюсь, что бы это значило. Как правило это значит: псевдоартистическое легкомыслие и дилетантизм.
И все-таки одним трудом искры Божией не высечешь. Нужен навык именно по высечению; можно назвать его "навык дурака": как будто то, за что ты взялся, до тебя никто не делал, ты первый, и нет никаких правил, в том числе и тех, которые ты сам для себя выработал. Детское состояние. Когда все соединится, тогда, может быть, что-то и получится. Но не факт.

81
Вот уже лет десять каждый Новый Год я чувствую себя Фонарщиком из "Le Petite Prince". Кажется, что прошлый был вчера.
Жизнь от этого не стала менее интересной; просто время стало абстрактным и невесомым...

82
Contemporary Art, как ни крути, обнаружило во всей прелести и наготе бывший до того сокрытым даже для проницательных умов факт: всякое деяние человеческое стремится в пределе стать произведением искусства.

83
Парафраз на темы М.К.Петрова.
(программа Александра Гордона на НТВ) "Технология творчества" это, разумеется, оксюморон. У творчества нет, - и не может быть - технологии, в противном случае оно было бы прописано только по одному адресу-профессии. Поэтому же оно не поддается описаниям и дефинициям, вообще какой бы то ни было концептуализации. Любая технология есть комплекс операций-рецептов по воспроизведению раз и навсегда (по идее) заданного образца, творчество же, есть, собственно, в основе, создание этого самого образца ex nihil как чего-то еще не существующего, а значит и не могущего воплотиться… без технологии (или технологий). Вот ведь парадокс – вряд ли сам феномен творчества смог бы быть "открыт" без технологии/технологий.
Творчество как инновационная деятельность всегда опирается на некий наличный свод данного; упомянутое ex nihil всего лишь философская абстракция. И этот свод данного, иначе могущий быть описанным как опыт, также входит в корпус технологии: либо на правах канона (тот же рецепт), либо как адрес запрета на повтор-плагиат. Здесь и появляется возможность говорить о "технологии творчества", так как обнаруживается, что кроме собственно "технологии" в привычном смысле слова - набора инструментов и навыка пользования ими, хотя и предназначенными для воспроизведения образца и подогнанными под эту задачу, но индифферентными по отношению к возможной креативности исполнителя (могут, но не принуждают), - сюда же относится и опыт на правах двуликого и амбивалентного, но при этом всегда активного, вечно путающегося под ногами и готового в самый неподходящий момент толкнуть творца под локоть, языческого бога-покровителя профессии. Именно благодаря этой второй составляющей, - и только для творца - технология выступает как некий, говоря словами Масяни, "офигительный набор отверток", по-научному – органон, универсальный (в потенции) инструмент.

84
Осмыслить, о-мыслить, помыслить немыслимое - альфа и омега философии. Начало оказывается пределом.

85
Полагая искусство как созидание форм (чисто европейская интуиция), мы попадаем в ловушку. Разумеется, искусство “формально”, как формально, т.е. оформлено все явленное, но форма не вместилище чего-то (содержания), и даже не знак присутствия чего-то - икона. Форма есть само присутствие, наличие, данность, бытийность, - а не “полагание” формы, этакое априори рацио в кантовском духе (ср. замечание Лосева о том, что эйдосы Платона суть формы, а не бесплотные духи, витающие в закосмических пространствах). Это значит, вопреки расхожему мнению, что “проблемы формы” нет, есть “проблема праха” - проблема преодоления материала, его сопротивления, а это нечто иное.
Искусство та же данность, которая требует от человека - художника и зрителя - его полного присутствия в целостности опыта. Представлять дело так, будто речь идет о разгадывании ребуса или ублажении чувств, значит не столько умаление искусства, сколько превращение самих себя не то в свалку макулатуры, не то в сенсорное чрево.

86
Легко ли быть интеллектуалом? Легко. И совсем не больно.

87
Я не могу припомнить случая, когда бы меня воодушевляло сознание собственной правоты. Не буду утверждать, что такого вовсе не было, но вот вспомнить об этом действительно не получается. Наверное так происходит оттого, что острее всего мы сознаем свою правоту тогда, когда сбываются худшие опасения, а не надежды на благополучный исход, когда мы удерживаем при себе наши «ага!», чтобы не быть уличенными (кем? да собой же!) в запоздалом злорадстве.

88
Человек очень склонен вегетативно себя множить, полагая Другого чем-то вроде клона себя любимого. А потом - дурной, неудавшейся копией. Следует заходить с другого конца - радикализировать Другого; это не спасает от ошибок, но здесь есть по-крайней мере пути к сближению. Вспомним Маленького Принца - пуститься в странствия его заставил поиск Другого.

89
Многие дружбы (и любови тоже) начинались с генеральной драки. После зализывания ран и утирания соплей почти неизбежно возникает интерес к тому, кто посмел начистить тебе рыло.

90
Хочешь стать умным? Тогда не бойся быть дураком.

91
В деле мысли нет, и не может быть, никаких "чайников". Осознание того, что ты чего-то не понимаешь, ищущее разрешения в честном усилии понять, всегда должно быть встречено столь же честной готовностью пройти заново, заодно с ищущим, пусть уже, казалось бы, хожеными путями . Интерес к чему-либо ищет не облома от столкновения с высокомерным похлопыванием по плечу, а С-О-д-е-й-с-т-в-и-я! Нынешние маменькины детишки - новая "элита" блин! тусовня херова - своими перемигиваниями-прикалываними поверх голов "чайников" засирают жниво, на котором сами же и пасутся, - и совсем не экологически чистым продуктом: глядя на них у любого нормального человека пропадет желание подойти поближе. Не говоря уже о пришибленных, но из-под своей пришибленности чающих выползти - не к свету даже, - хотя бы к проблеску; ткнутся в эту кучу - и не выползут.

92
Археология знания: поскреби чистоплюя - и обнаружишь засранца.

93
Тусовка производит лощеных хамов, хамеющих от безделия и столкновений с миром за пределами тусовки. Армия - наше ноухау по производству быдла и жлобов. За бугор утекают не столько мозги, сколько, что особенно обидно, те, кому неповадно хамство и жлобство - в силу того, хотя бы, что они при деле: при науке, при учебе, при немафиозном бизнесе. Мы не только вымираем, мы и вырождаемся очень резвыми темпами.

94
Шопенгауэр и Ницше вернули немецкой философии честность, жирная толика которой была пущена в распыл такими людьми как Фихте и Гегель. "Но сатана недолго ждал реванша; пришел Хайдеггер - и стало все как раньше."

95
Самые далекие от академических штудий люди не раз подкидывали такие "идейки" - хайдеггеры одыхают! И наоборот: доценты и аспиранты оказываются через одного редкостными тупицами. И опусы их заслуживают не полиграфического станка, а гвоздя в деревенском сортире, так как сеют плевелы адресно - в незрелых мозгах студентов; те опосля сих "курсов" не то что Гегеля с Гоголем, а вот и Путина со Штирлицем путают. Это уже не просто клиника, это уголовщина чистой воды, "головотяпство со взломом", как говаривал Ильф.
Что ни говори, а технари честнее: в их корпорациях немыслимо, чтобы о Канторе или Минковском с высокой кафедры вещал человек неспособный отличить десятиричный счет от двоичного. А у наших нынешних философов на подобном трюкачестве карьеры по экспоненте - мантии и шапочки с кисточками!
Раньше я к лирическим заскокам технарей относился высокомерно-снисходительно. Давало себя знать воспитание, я уже в 14 лет десятитомную Всемирную Историю Искусств презирал как воры-карманники презирают вульгарных грабителей. А потом насмотрелся на свово брата-гуманитария во всех его ипостасях, надышался его миазмами, главный из которых вот это самое чисто-верхо-плюйство, и понял, что не случайно и неспроста совестью нации в этой стране стал застенчивый технарь-ядерщик. Их брат точно знает цену ошибки.

96
Дух веет где хочет, а не там, где ему попы укажут.

97
Тусовка - армрестлинг для дистрофиков.

98
Люди, совершившие подвиг, прежде всего побеждают не кого-то, а себя: превосходят свою обыденную неприкаянность, никчемность, мелочность, суетность, виляние между дешевыми прибылями и придуманными напастями. В драке ты можешь победить или проиграть, но подвиг, как свершение чего-то истинного в тебе, вне суда рефери на ринге и даже публики на трибунах. В той войне, юбилеем которой нас травят совсем не с юбилейной регулярностью (вот опять) подвиг означал еще и реальную солидарность в труде подвига, совершаемого плечо в плечо с другими, причастие к превосходяшему тебя целому совсем не трансцендентного порядка (сакрального посвящения себя в жертву некоему божеству: идее, государству, Сталину, etc). Да, народ выиграл - самого себя, не бывшего до войны, и - проиграл - себя же, распавшегося в небытие после; лихая година сплотила людей в народ, дала повод осуществиться тому, чего на Руси без беды никогда не бывало. Ни режим, ни бандюги во главе с Главным Бандюганом его насаждавшие, здесь непричем. Эти размахивали флагами, били в барабаны, свистели во все дудки и грабили любые подвернувшиеся под руку обозы; мародерово племя, всегда подъедающееся под шумок и свалку драки - больше драка - жирнее жратва. И вот этот мародеров шакалий прибыток они и назвали Победой. Ныне, изрядно подвыродившееся бандюганское племя вновь подсовывает обсосанный кейф с шакальего пира.
Самое поганое, что уцелевшие в той мясорубке удовольствовались цацками, подкинутыми им шакалами от щедрот своей прикрытой не собственным подвигом трусости и низости. И то - "богатыри не вы"!..

99
Вечно хлопочущий о своей самости субъект ищет "самовыражения". Ему дорого его отличие от других. Быть не "как все" для него равно "быть самим собой". Он полагает самость высшей ценностью. Но опыт самости химеричен, ибо самость - химера.
Приобщение к опыту вне самости порождает другие интенции и, соответственно, формирует иной опыт. Как бы обширен и вместе интимен он ни был, все равно он - часть превосходящего целого. Этот приватный опыт требует объективации, артикуляции (не обязательно вербальной; навык - тот же объективированный опыт) не как опыт самости, но, во-первых, просто как таковой, чтобы закрепиться в качестве именно опыта (стать оператором), во-вторых как уже смодулированный сигнал для поддержания связи с целым на новом уровне. Субъект оказывается функцией от этих двух переменных его опыта - онтологической и химерической. Все рассмотрения субъекта обычно сосредотачиваются на одной, вторую либо вовсе не принимая во внимание, либо недооценивая. Охватить субъект в целостности - и удерживать, не сползая на каждом шагу с этой интенции, удается редко.
А уж когда субъект превращается в "автора" вообще начинается форменная реникса, поскольку автор в европейской культуре фигура сакральная. Эта сакрализация порождает столько искажухи, что можно увязнуть в одном только перечислении аберраций. Первое место в таком списке занимает казалось бы само собой разумеющееся представление о самовыражении, ведь автор как субъект в натуре и впрямь есть носитель самости. Открывший и водрузивший на пьедестал самость романтизм подложил наследующей ему культуре изрядную свинью. А как раз вошедший в самый сок капитализм превратил эту свинью в самый ходкий товар. Химера отлилась в чистое золото. В чем легко убедиться - автор самая высокооплачиваемая роль ныне, и практически беспроигрышная инвестиция.

100
Иные различия лучше выразит метафора, чем тонкие дефиниции. В Азии до наших дней сохранились постройки многотысячелетней давности; изрядные руины, но все же - стоят! Они сложены из рукодельного саманного кирпича, т.е. не нарезанного из массы, а - вылепленного руками, не обоженного в печи, а - пропеченого солнцем. Современные исследования показали, что такой кирпич не только много прочнее любого конвейерного, но и экологичней - он дышит и держит тепло за счет тонкой, пористой и сравнительно неупорядоченой структуры; в доме из такого кирпича и зимой не холодно, и летом не жарко, и никогда не душно. Подлинное произведение подобно постройке из такого кирпича: всегда штучно, рукотворно (sic! обратной силы этот закон не имеет), отмечено папиллярным узором создателя, его идиосинкразиями, - да, но не их ради вылеплено. Оно аутентично, адресно и телеологично: послание, мессидж, евангелие, если угодно, Благая Весть Urbi et Orbi. В нем запечатлен - в форме оказавшейся по случаю сподручной его создателю, его навыку и пониманию - некий опыт его превосходящий, и неизбежно включающий опыт его самости. Назовите этот опыт любым именем, суть одна - он должен быть запечетлен, объективирован, воплощен, в любой кодировке, без этого ему не стать опытом; он рассеется вполне термодинамическим манером. Иначе не может быть преодолена конечность индивида и его интимного опыта приобщения. Но - чтобы достичь этого потребно смирение (не путать с умалением!) самости. Иначе она заслонит весь горизонт, застит небо.
Продукты типа "Титаник" даже не из кирпича сложены - из крупных блоков. Приемчиков и рецептов (кулинария и фармакопея в одном флаконе) готовых к употреблению хоть как - подкожно, внутримышечно, внутривенно, до, после, вместо, - а действие все одно равно пургену и мыльной клизме: просрешься и наплачешься разом. Терапия на час. Это не дом - в нем не будут жить даже самые ярые фанаты ( в чем иной кайфа не сыщет?) босрача . Человек, как не крути, существо сообщительное. А понос, хоть и может быть заразен - ого-го! - но как-то очень уж невнятен.
Примерно так...

101
Internet - интернат. Для инвалидов...

102
Справедливость продукт исключительно от 1-го лица ед.числа вырабатываемый. Единственный источник ее - вы сами.

103
Философы выхолащивают реальность - massmedia выхолащивают миф. Таким образом мы пилим сук онтологии сразу с двух сторон и обеими руками.

104
Нужно держаться права на сомнение - даже когда на сомнение не хватает духа.

105
Художник тот же Давид-псалмопевец. Все - хвала, хула, похвальба, плач, сомнение, - все адресуется Богу. Но так, как он делает это вслух, люди тоже его слышат. Кто-то послушает - и заслушается. Кто-то пройдет мимо. Иной обругает, иной бросит монетку.
Но если он творит ради готовых заслушаться или тех, кто щедр на монетки - он фигляр и паяц.

106
Добро не может быть с кулаками. А вот философия должна быть с рогами. Желательно, чтобы и с копытами тоже. Философия для того, чтобы человек не был болваном.

107
Врагов и фанатиков куют молотом-палкой с одним концом.

108
Истины не отменяют и не опровергают друг друга - они меняют мир. Если истина состоялась (как изменившееся условие), то опровергнуть ее не может ничто; она уже есть. Опровергают и отменяют друг друга идеи.

109
Образ отправляет слова на поиски смысла. Поиск словами смысла называется поэзией.

110
Я знаю только один достойный человека род скромности - спокойное осознание того, чем ты не стал. Самый богатый, самый знаменитый, самый великий человек - ничто, в сравнении с тем, чем он не стал.

111
Высокая требовательность к себе спроецированная на других - ей столь подло не соответствующих (я-то! - а они-то!!=облом) - ставит под вопрос ценность человечьей породы. И тогда начинается качание между мизантропией по мелочам (на мозоль мне наступил, падла!) и снисходительностью на круг (все одним... м-м... мирром мазаны )

112
Маски современности.
Искусство. В былые времена оно, по меньшей мере, пробуждало в человеке достоинство, распрямляло его униженную бестолковым бытием согбенность ("Выпрямила" Глеба Успенского). Теперь, подсовывая на каждом шагу лихую имитацию творчества, оно любого бездельника провоцирует пуститься в тот же сюрпляс.
Massmedia. Химерический опыт почерпываемый из этого родника кипяченого молочка от стада телок - как примеривание одежки с чужого плеча; экзистенциальный секондхенд-халява. Ничего нажитого усилием собственной души. Зато глянцево - и как у Больших.

Без счета плодятся
Рои паяцев.

113
Если бы стать народом было бы так же просто, как скинуться "на троих" - вот тогда мы точно были бы народом, без вопросов.
Единственным... На всей планете. Во всей Вселенной...

114
Начнем с трюизма - Рок-н-ролл мертв.
Мертв как проект, завершен. Теперь это Наследие: юзайте на здоровье кому как вздумается.
Он был Великой Иллюзией - очередной в ряду не менее великих. Он слил в одно спонтанность и творчество, назвал это драйвом и провозгласил основой жизни. Это действительно, без скидок, был великий и отчаянный, безмерно обаятельный в своей негарантированной безоглядности experience. Проехали! - и пожалеем тех, кто не поддался очарованию этой иллюзии, не прошел через этот опыт, не испил из этой чаши - пусть не до дна, пусть хоть глоток.
Теперь есть шоу-бизнес - и только. Теперь и иллюзия стала товаром. Никто всеръез не предполагает - и не предлагает, а лишь втюхивает (почувствуйте разницу), - что представления могут быть ценностями, но всякому ведомо, что они легко конвертируются в житейские блага. Известно и как это делается - рынок забит поваренными книгами Успеха на любой вкус: вот вам рецептик как подсидеть босса, вот - как снять роскошную телку, а вот провешенный (вешка-поворот-направо-копайтут-перекур-финишный спурт) маршрутец в прижизненный Пантеон.
Кто принимает все это за чистую монету, тот лох. Его Величество Господин Лох - поглотитель лейблов, пожиратель иллюзий, усваивающий и переваривающий оные с легкостью птички и, соответственно, поставляющий золотое гуано. Жизненный цикл во всей красе.
Ребята! - Рок-н-ролл был действительно Великой иллюзией.
Предпоследней...
То-то заживем, когда рухнет последняя - что можно прожить вовсе без Великих иллюзий!..

115
Философия? - уже смешно...
Что такое философия? О Боже - опять!
Чудится здесь какая-то фундаментальная мистификация. Философия начинается не с удивления, тут Аристотель напутал - она начинается с сомнения (доказано! как? кем? - эмпирически). Но ведь усомнившись в одном невозможно тут же, стремглав, не отходя от кассы, не усомниться во ВСЕМ. Ох, безбожное это занятие (филоспиритуалисты - любители Духовного, warninng, минздрав предупреждает!). И это есть искомое? То есть, получается, что философ - это тот, кто пилит сук на котором сидит; на котором мы все сидим.
Метод? Кто, каким и, главное, правильным ли манером пилит - так получается...
Философия это, собственно, История философии - попалось мне как-то на глаза в одном учебнике (вру - не в одном, многажды). Но - сомневавшиеся до меня - правы ли были в своем сомнении? Сомневаюсь...
Школа? С большой буквы - Школа. Да хоть сплошь и два раза большие - если она учит пилить сук на котором сидишь (заодно со всеми, кто этой науки не чает вовсе), то как-то неловко получается...
Как может Философ на что-то претендовать - статусы, дипломы, кафедры, прочие институции, ежели он такому сомнительному делу всей душой отдался?
Вот в чем я никак не могу заставить себя усомниться (а надо бы - да никак!), так в том, что всякое занятие, если ты серъезно им занялся, в конечном итоге есть ремесло: твое умение, твой навык, твоя ловкость в преодолении сопротивления материи, с которой имеешь дело, в принуждении ее служить - и не только тебе. Что есть материя, stuff философа? Все? Универсум? Или - слова, концепты, гипотезы (правеж имен - жестокий, дотла). Да все едино - пила и сук. Ничего себе занятьице, ремесленничанье!
И ведь что самое интересное - ведь он знает, что все одно не перепилит. Толст сук немеряно.
Был у меня замечательный друг, любитель над словами поизмываться. Одно такое его словечко меня особенно доставало - НАДСМЕШКА. А когда я не в меру горячился (от словечек евонных), говорил: дели НАПОПОЛАМ. Тут со мной вообще филологический припадок делался.
Так вот: философия есть эта самая НАДСМЕШКА.
Sorry.

116
Меня с некоторых пор смущают генеалогии Добра и Зла, возводимые к временам Genesis'a: есть подозрение, все более крепнущее, что те Добро и Зло не вполне моральны, вне-этичны. Точнеe до-этичны. Мы же, согласно нашей иудео-христианской традиции, - кому как, а по мне, так больше смахивающей на список опечаток в конце книги, читаемых справо-налево и принимаемых за основной текст, - проецируем на этот темный экран наши вполне коммунальные морали, и считываем с получившейся кривой картинки свою ладную "метафизику". И христианство, и весь талмудический корпус (в отличие от Пятикнижия, Торы, как раз "иудейский"; иудейство корректней было бы отсчитывать с времен Маккавеев, когда племенное возгонялось в нацию, может быть исторически первую нацию в нашем смысле этого слова) есть поздние тексты, где этика и мораль, метафизика и праксис уже почти наши. Добро и Зло Бытия это прафеномены, праконцепты, родственные в своем иррациональном и совсем не диалектическом, не антитетическом, но атетическом дуализме паре Инь-Ян. Полагать, таким образом, Яхве "злым" или "мстительным" и будет как раз "очепяткой". И Декалог это не моральный кодекс, а чисто юридический устав ЗАО "Израиль".
"Морализация" добра и зла есть следствие энтропии эмуны, повлекшей за собой - сколько ни пытался дать укорот этому процессу ритуал и Храм, с его Святая Святых - персонализацию-фетишизацию Яхве, когда на ослабление накала эмуны начал проецироваться все более возрастающий накал экзистенции (этакий киношный crossfade). Экзистенции "хождения пред ликом Господа". Может быть миф о падении Люцифера (и отождествление его с Сатаной) начал складываться в эти времена (какой-нибудь Мирча Элиаде наверняка уже с этим разобрался), и далее нашел завершение в поздних изводах, включая наши потуги свить эти концы в одно.

117
Пошлая пословица "кто не рискует - не пьет шампанское" сделала окончательно ненаблюдаемым тот факт, что настоящий риск - удел маргиналов. Риск - не ставка в букмекерской конторе. Риск - это гамлетовское "let be", готовность вверить себя грядущему, каким бы оно ни было, не выторговывая себе никаких гарантий. Во имя чего? Во имя того, чтобы настоящее стало настоящим - реальным, подлинным. Это значит свирепое (иного слова не подберу) осознание ущербности любой позиции, кроме как "на краю",   доступное только маргиналам.
Все прочее - дешевка...

118
Твердь созидается шагом.

119
Счастьем жизнь платит нам - за нашу состоятельность; мы ей - за то, что она, жизнь, нам дана - болью...
Наркомания - жизнь под наркозом - проблема современного мира нумбер ван: слишком много несостоятельности. Glamour - эстетика душевного комфорта, наркотик пострашнее героина. Он плодит несостоятельность в чудовищных прогрессиях. Одно-два поколения - и к рулю нашего мира снова получат доступ люди катастрофически не умеющие принимать решения.
Мы это уже проходили: две мировые войны ХХ века были развязаны именно такими людьми.

120
Искусство возвращает нас к уникальности - несводимости ко всеобщему - самомалейшего проявления жизни, выявляет потенциал чуда.

121
Что сказано, о чем сказано, зачем сказано - вот примерный список вопросов к любому высказыванию; в ответах на них и автор и субъект вопрошания воплощаются сами собой. В стратегиях поиска субъекта (химерического создания по определению - субъект не реальность, а ментальная фигура) мы громоздим маски на пустоту.

122
Как только возникает риторика "а судьи кто", так затык. Принято ссылаться на время, де оно все по своим местам расставит. Раньше мне тоже так казалось, теперь я в этом сомневаюсь. Художник раскладывает пасьянс образов, а не мыслей; его соблазн - плоть мира - сталкивается с угрозами и соблазнами собственного бессознательного; он ведом логикой этой коллизии.
Что заставляет меня самого поверить в валидность моего суждения о произведении-высказывании? Только опыт - больше мне нечем подкрепить эту изначально шаткую конструкцию. Есть резонанс опыта, он-то и делает возможным всякое понимание, и никакая герменевтика не может его пересилить, потому что сама опирается на него: он и есть то "общее" из которого исходит частное, чтобы опять к нему же и вернуться. Судьи - все, любой и каждый, но ведь каждый и судим. Возникают все новые уровни для новых резонансов. Но более всех судим, разумеется, художник - ведь он осмелился на конечное высказывание, потому что если истина есть (а я думаю так), то доступна она только такому целостному высказыванию, которое мы готовы признать за шедевр.

123
В каждом человеке есть и работает что-то вроде цензуры детства, не принимающего игры "по взрослому", отвергающей в ней - или, скорее препятствующей тому, чтобы душа окончательно вручила себя во власть этой игры - не-чудесное. Это тема Маленького Принца, ужаснувшегося тому, что Роз - целое поле. Пошлость - превращение уникального во всеобщее, чуда - в обыденность, чистоты изначального чувства - в муть реальных отношений; жизнь, во всей остроте и уникальности ее детской экзистенции оказывается погребена под грудой "всеобщего" - барахла.
В основе любого невроза лежит неподавленный бунт детства, а там где он становиться "беспощадным" наступает психоз.

124
Ребенок все воспринимает как истинное. Христос воскресе? Стало быть так оно и есть. Поэтому глупые взрослые думают, что ребенка можно обмануть. Фигня на постном масле. Ребенок стихийный плюралист: противоположное тому, что он только что узнал как истинное и должное он легко воспринимает как еще одну истину. Поэтому он так скор в обучении - его опыты не опровергают друг друга.
В фильме "Сережа" (Таланкин-Данелия), который я видел в детстве, и с тех пор он мне ни разу на глаз не попадался, я запомнил только один эпизод. Какой-то дядька подсовывает Сереже пустой фантик вместо конфеты и, довольный тем, что Сережа попался на этом нехитром фокусе, исполняет "ржунимагу". Сережа смотрит на него в недоумении, и говорит: "дядя, вы что, дурак?"
Обман для ребенка всего лишь глупость дяди - он знает, что в жизни обмана не бывает.
(Здесь ключ к Витгенштейну)

125
Смерть - опыт, который не может быть воспроизведен (если может - все эти красивые побасенки о "жизни после смерти" и "свете в конце тоннеля" - значит уже не смерть), поэтому, собственно, мы ничего не можем о ней сказать кроме того, что она есть. Между тем, само переживание жизни уже сродни вечности, так как не включает в себя опыта смерти. Мы живем - неосознанно - так, как будто конца этому не предвидится. Разделение "как будто" от на "самом деле" здесь незначимо, не играет. Это и есть практическое бессмертие. Мы ведь не боимся смерти. Мы "пугаемся" ее - когда возможность и близость и легкость осуществления ее ("когда так просто все решает один удар кинжала") вдруг становится очевидной. Такой опыт сообщает экзистенции ту глубину, которой мы чаем, возможную на любом "мелком" месте: мы прочувствовали, что жизнь есть, собственно, стояние на краю.

126
Философический кретин это кретин par exellence! Обыкновенный кретин хотя бы подсознательно чует, что с ним не все в порядке. У философического кретина и того нет: у него подсознание элиминировано; он душевный кастрат.

127
Путеводители-разговорники для гостей чужих стран обычно включают небольшой набор слов и фраз, необходимый для объяснений в стереотипных ситуациях. Такой словарь позволяет не пропасть тому, кто не слишком полагается на язык мимики и жестов и не вполне ориентируется в непривычной обстановке; несколько сотен слов и на порядок меньше фраз, ими образуемых - и уже можно жить. Но вот высказать мысль такой словарь-минимум не позволит; только желание, нужду и вопрос о том, как их удовлетворить простейшим образом. Собственно, с этого момента - с начала мысли, и берет свое начало развитой человеческий язык. По тому, каков наш словарь, определяют нас - язык наша "одежка", по которой нас встречают.

128
Человек безосновное существо, и если есть то, что можно назвать его "природой", то это и будет как раз его подвешенность или, скорее, стояние на кончиках пальцев, на цыпочках, как ныряльщик на трамплине - спиной к пропасти. Дать себе отчет в этой ситуации, в которую угодил не по своей воле - на это потребно некоторое мужество.

129
По поводу "Догвиля"
Наш выбор всегда равен выбору жизни, можно сказать "проекту жизни". Но в какой-то неуловимый момент мы оказываемся перед другим выбором - готовности к усилию его осуществления, особенно если это усилие начинает представляться чрезмерным, почти что жертвенным. Ведь наш выбор остается неизменным - жизнь. Тут есть некая неуловимость, тонкая черта, то ли дефис, то ли слэш: жизнь в полноте (а не в догвильской ублюдочности) требует усилия исполнения равного готовности к жертве. За два века до Триера другой датчанин - Къеркегор, заявил эту тему на примере Авраама, готового принести в жертву своего сына; он назвал Авраама "рыцарем веры". Жизнь как жертва Богу - но на первом месте жизнь. Мы привычно полагаем "жертву" трупом, но жертва не труп - она посвящение высшей силе; жертвуя собой - посвящая свою жизнь высшему, мы входим в такое отношение с этим "высшим", которое делает нас его частью (жертва=причастие) и обязывает к усилию. Бог оценил готовность и усилие Авраама - оставил ему сына. В этой библейской притче прямо сказано о том, что жертва не труп: Бог принял в качестве жертвы готовность к предельному усилию веры (ягненок-субститут как символ искупления).
Догвиль - забвение усилия жизни. Мы слишком хотим жить "хорошо" (как в Америке) - вот главный упрек Триера современности.

130
Никакая группа не может претендовать на иcключительность - но всякий индивид начинается с этой претензии.

131
Опорой моим упованиям служит наше умение - общечеловеческое, вненациональное - или, скорее, стремление устраиваться по-человечески, которое, собственно и создало все, что мы называем цивилизацией и культурой.

132
Cлучай любит того, кто к нему готов.

133
Мы не знаем "как слово наше отзовется", но как-то оно отзовется. У будущего тысяча и одна причина быть другим, но одна-то из них - я...

134
Философия случая - трясина. Все, что не закон - случай. Что хоть раз повторилось - почти закон, жди третьего. Но самый случайный случай - человек. Когда я в очередной раз натыкаюсь на какую-нибудь попытку объяснить мир без нас, на сам постулат о возможности такого объяснения-описания (на нем нечувствительно зиждется представление, что от нас де ничего не зависит) я вижу трясину. Отказ от окончательного понимания и, соответственно, описания (равного апокалипсису) открывает путь в бесконечность; значит остается надежда, хотя бы только на случай, и на то, что у нас хватит силенок быть с ним на равных. И это не риторика. И не "авось". Это amor fati, то самое, ницшевское: не стелить себе соломку, а держать открытым для всего, что может произойти, и быть к этому готовым, быть в тонусе, в стойке. Случай иррационален, неподвластен никакой калькуляции, но совладать с ним можно. И даже если мы знаем только одного Бонапарта, этого уже достаточно, чтобы убедиться в возможности быть наравне с этим миром.

135
Затыкаешься на себе - и приходит тоска. Упираешься в людей - и становишься мизантропом. Приходится скакать и вилять. И все время сотворять себе другого - из того, что под руку попалось... Но тогда надо и другому позволить сотворить - другого тебя. Какая эквилибристика!.. Вот она - пляска Заратустры.

136
Доверять тому, что видишь и не бояться того, что делаешь...

137
У человека этажей думания не меньше, чем в небоскребе; и на одном из этих этажей живет мысль-надежда "все должно измениться".

138
У каждого мало-мальски серъезно относящегося к жизни чела есть то, что можно назвать его "проектом жизни", вроде ответа на детский вопрос "кем ты хочешь стать, когда вырастешь". Такой "проект" может быть очень зыбким и смутным, но так или иначе главным коррелятом траектории избеганий и предпочтений (тех или иных тактик) будет он. И всякий не просто серъезный, но еще и чуткий чел в какой-то момент бывает вынужден признать, что "проект" провалился (или проваливается, и вот-вот рухнет окончательно). Бывает так, что осуществившееся превосходит его личный проект, но редко; чаще наоборот. Это "проблема неудачника". Слово "неудачник" - идиотский современный социопатический эквивалент многих добрых старых забытых слов, не последнее среди которых "рыцарь". Рыцарь - это доблестный слуга своего личного "проекта", удерживающийся на его уровне даже когда кажется что он рухнул.

139
Сказать "я люблю жизнь" значит сказать глупость; роскошь, позволительная разве юнцу, распираемому гормонами, но еще не успевшему ни разу хотя бы просто расквасить нос. Жизнь не за что любить - она равнодушна к человеку, жестока и беспощадна. Искать в ней поводы к умилению значит предаваться маниловщине. И если уж признаешь, что цепляешься за нее из последних сил, то по меньшей мере надо дать себе отчет, что делаешь это вопреки всему, на что она тебя обрекла. Нам не за что быть благодарными жизни. Бытие это ужас, и жизнь не пир, но страх - гонец бытия. Все, что привязывает нас к бытию, кроме нас самих, сделано нами.
Но нам отпущен короткий дар незнания - детство. Сохраняя его в себе, мы остаемся в силах противопоставить жизни веселие нашей души и легкость походки - способные пронести нас сквозь тьму. Слепое доверие к жестокому дару - вера в то, что жизнь посильна - тоже опыт неубитого детства, опыт души, которую еще не принудили платить за каждый шаг; мы живем пока он не вычеркнут.